Меня внесли по ступеням. Мы шли по галерее меж колонн со стёршимися золотыми узорами, и вместо пола был песок, а вместо потолка — небо. Шаги тут звучали глухо. Наместник шёл следом, и с ним человек в красных одеждах, высокий, темнолицый, тот единственный, кто осмелился заговорить во дворе, когда его не спросили, и не получил за это удар.
— Я велю казнить их всех, — сказал наместник. — Он сер, и на нём нет одежд, нет камней и золота — он не похож на тех двух! Это подделка, и уродливая. Они оскорбили меня!
— Как знать, мудро ли спешить. Он не похож, но подделка ли? Его лицо вытесано искусно. Попробуем его пробудить.
— Надеюсь, кочевники знают, что говорят! Если им ведома тайна, которую не могли постигнуть мой отец и дед…
— Стоит ли ждать их, о Светлоликий? Может, с этим у нас получится. Тогда мы ничем не будем обязаны кочевникам.
— Так попробуем, Бахари. Напоим его жертвенной кровью, а не примет бычью, казним вора, который его украл! Поймаем его подельников и казним их тоже. Я готов дать и своей крови, лишь бы он ожил!
Меня внесли в круглый зал, где крыша привстала над стенами на тонких ногах колонн, пропуская свет и ветер, и усадили на белую каменную скамью. Люди ушли, повинуясь знаку наместника. Только один, самый доверенный человек, остался с ним.
— Лишь бы он ожил! — повторил Светлоликий, прошёлся, заложив руки за спину, и поглядел на меня снизу вверх. — Лишь бы рассказал о своём городе. Мне нужна вечная жизнь!
— Мы разговорим его, так или иначе, — сказал его спутник, задумчиво глядя на меня. — Или разговорим других. Один из трёх оживёт, я верю. Прикажу всё подготовить. Скоро Великий Гончар поставит лампу так, что она будет видна целиком, и час наступит. Оставь его, Светлоликий, не терзайся пока.
Они ушли, и я осмотрел зал: песчаный пол, белые стены — но тут же забыл обо всём, и сердце моё забилось и тяжко упало.
По левую руку от меня сидели двое, мужчина и женщина, безволосые, с красной кожей, покрытой золотыми узорами. Рядами на груди, на лбу, на висках сверкали камни, жёлтые у мужчины и алые у женщины, и лёгкие одежды прикрывали их наготу. Не требовалось второго взгляда, чтобы понять: то работа искусного мастера, слышавшего о моём народе, но никогда не видевшего нас.
В Доме Песка и Золота я был один.
Глава 9. Сказки
Таона была велика и красива, и всё-таки Нуру опять почти не разглядела её — ни глиняных крашеных стен, ни высоких домов под серыми тростниковыми шапками. Здесь их не связывали верёвками, вытягивая подобно стрелам зелёного лука, как в её родном поселении, а клали гладко и стригли, как шкуру зверя. Видно, чтобы уберечься от пыли, на дорогу смотрели крошечные, лишь руку просунуть, окна, и оттого дома казались слепыми.
Во дворе под раскидистым деревом, где ночью было совсем темно, а хозяин не жёг огня, Мараму без лишних вопросов дали чёрного быка. Сняв с руки браслет с медными ногтями и добавив серебра, гадальщик расплатился, усадил Нуру, забрался сам, и они поехали прочь.
Нуру молчала. Ей было о чём спросить, но время ли спрашивать, когда за ними погоня? Лишь на большой дороге, когда город остался позади, она заговорила:
— Ты знал, что внизу стоит повозка с сеном?
— О, нам повезло, — откликнулся гадальщик.
— Повезло? Под сеном нашлась сумка с твоими вещами. Я не верю в такое везение!
Мараму замолчал.
— Я думала, мы разобьёмся! — воскликнула Нуру. — Ты потянул меня вниз — я и сказать ничего не успела! А перед тем думала, меня растерзает зверь. Что за неведомое зло это было? Как человек, но шея как у ящерицы, гибкая, чешуйчатая, с обвисшей кожей. И какая же страшная пасть от уха до уха, и эти зубы!..
— Может, тот человек надел маску?
— А когти на руках и ногах? Как он прыгнул на стену!.. Нет, человек бы так не смог.
— Было темно, — сказал гадальщик. — Темно, лампы чадят, ты испугалась. Могло показаться всякое.
— А, ты не веришь мне! — с обидой сказала Нуру и умолкла. Но теперь она и сама не знала, во что верит, и чем усердней пыталась вспомнить, тем больше всё расплывалось в памяти.
Небо едва желтело, и Великий Гончар ещё не убрал заслонку, хотя ночная лампа уже погасла. Молчали старые деревья с грубой корой, будто выложенной из камней, так и прозванные за это каменными. Их жёсткие листья, выбеленные жаркими днями, теперь походили на сухие рыбьи хребты. Протяжно кричали птицы, и в полях, что потянулись вдоль дорог, уже работали люди, собирали земляные бобы, несли на головах корзины, полные созревших плодов.
Чёрный бык шёл быстро, будто летел над дорогой. Он легко обогнул повозку с плетёным верхом, что двигалась навстречу, нагнал и перегнал водовоза — тот лениво ехал к реке по холодку.