— Что ты говоришь, Бахари? Я не понимаю…
— Куда тебе понять! Ты глуп и слаб, как твой отец, что потерял разум от страха. Пришлось ускорить его уход, не то своими неразумными решениями он разрушил бы всё, чего мы достигли — всё, чего я достиг! Ты был удобен прежде, но теперь в тебе нет нужды. Я стану во главе земель, и вся Сайриланга будет моей. Меня уже теперь поддерживают многие, а когда придут кочевники, меня поддержат и остальные…
— Сюда! Помогите мне! — закричал наместник.
— Если бы ты задумал то, что я, разве не поставил бы рядом надёжных людей? Кричи! Этой ночью все уши будут глухи, все глаза слепы. Этой ночью мы узнаем, угодна ли Старшему Брату твоя кровь, а если нет, невелика потеря. Кочевники обещали, что смогут его разбудить. В этом я хотел обойтись без них, но что ж, если выхода нет…
Поно застыл, расширив глаза, и слушал, как за глиняной стеной — рукой подать — совершалось страшное.
— Ты не посмеешь, Бахари, ты не посмеешь!.. — зазвенел голос, и в нём было больше испуга, чем гнева. — Сюда, взять его, я щедро вас награжу. Сюда!.. Вы не посмеете, я наместник, я Светлоликий…
— Светлоликий Бахари — не лучше ли звучит? Все эти годы только я и был настоящим наместником, только я и заботился о землях, а ты — ты был никем и умрёшь никем…
Дальше слушать Поно не стал.
Камнем, зажатым в руке, он ударил по глине — прочна! Срывая ногти, он ударил ещё, и ещё, и толкнул плечом. Кусок откололся, разбился о пол, и Поно выскочил наружу.
Он увидел Бахари, вскинувшего брови, а за ним Светлоликого.
— Сюда! — закричал Поно, взмахнув рукой. — Сюда!
И метнул камень точно в лоб Бахари.
Тот не упал, но пошатнулся и закрыл лицо ладонями. Поно бросился к наместнику, дёрнул его к себе, и, обернувшись, заметил, что горшок был спрятан в колонне, а теперь там зияла дыра до пола.
— Скорее! — воскликнул он, потому что Бахари уже опомнился и протянул руку, потому что дальняя дверь распахнулась — но дважды просить не пришлось. Светлоликий нырнул в дыру, Поно за ним, и так, обдирая колени и локти, они поползли — и быстрее, чем успели сделать три вдоха, выбрались с другой стороны.
— За мной! — позвал Поно, протискиваясь меж хлама.
Он припомнил, где видел накидки, отыскал их во тьме на ощупь и одну протянул Светлоликому. Набросил свою, толкнул дверь — и вперёд, под хлещущий дождь.
— Кто ты? — спросил наместник, медля на пороге. — Куда ты ведёшь меня?
— Подальше отсюда. Скорее! За нами придут. Скорее, молю!
— Я не доверяю тебе. Бахари завёл меня в заброшенную часть дома, и тут появился ты, а я не верю в случайность. Это ловушка? Вы хотели напугать меня и выманить туда, где никто не защитит? Что вы задумали? Я вернусь.
Небо вспыхнуло, раскололось и загрохотало долго и протяжно.
— Он убьёт тебя! — в отчаянии закричал Поно. — Я не с ним заодно. Знал бы ты, как он мучает людей в твоём колодце! Старая Чинья сидит в колодце, и она послала меня к тебе, только чтобы сказать о ней. Она говорила, в комнате трудятся писцы, и я хотел только сказать и уйти — только сказать и уйти, но как я мог уйти?.. Тебя убьют, если вернёшься!
— Старая Чинья? — удивлённо спросил Фарух.
Он взглянул на Дом Песка и Золота, и тут за его спиной раздался шум. Кто-то пробрался по тайному ходу и уже был рядом.
Больше Фарух не раздумывал. Он бросился прочь, а Поно за ним.
— Туда!.. Там ветка… Переберёмся…
Руки Светлоликого были слишком слабы, чтобы держаться за ветки, и он не умел карабкаться по заборам, оттого Поно пришлось его подсадить, а после стянуть, уронив в грязь. Ногам Светлоликого не доводилось носить его далеко, и бегать они не умели.
Поно тянул его, задыхаясь и скользя в лужах. Он надеялся бы на хитрость, если бы знал этот город, а так мог только молить Великого Гончара, чтобы тот не колотил по гончарному кругу, не светил на дорогу и помог выбрать путь, что не кончится тупиком.
— Куда? — спрашивал он у Светлоликого, то и дело оглядываясь и боясь не заметить погоню. — Мы пройдём тут? Куда идти?
Но тот лишь стонал, тяжело дыша, и наконец приказал:
— Неси меня! Подставь спину…
— Мне тебя не унести! Я не так силён, я ниже ростом. Ты знаешь город — скажи, куда?..
— Я не был здесь! Я не выходил за ворота!
Они бежали, оставляя позади широкие улицы. Петляли по переулкам, бедным и узким, сползающим по холму, где водный поток, кипя, нёсся меж тесных стен и захлёстывал ноги. Взмахивали руками, пытаясь устоять — и обдирали локти, и падали на чьи-то ступени, и кое-как вставали, и, хромая, спешили дальше, обхватив ушибленные рёбра, и слёзы боли мешались с дождём.