– Ты что, волосы покрасила? – неожиданно спросил Никита.
– Нет, – ответила Катя.
– Значит, это просто так… Солнце из окна. Блики…
– Где ты видишь солнце, Никита? Здесь просто такой свет дурацкий, лампы горят…
Колосов повернулся, открыл ключом дверь своего кабинета:
– Заходи.
И Катя вошла.
– Садись, рассказывай.
Катя подумала: одни глаголы – и все в повелительном наклонении. Как же они все любят командовать. Даже когда вот так по-мальчишески вспыхивают румянцем. Даже когда бормочут что-то там о солнце и каких-то бликах на ваших волосах.
Она скромненько присела и как ни в чем не бывало завела вполне деловую светскую беседу. На языке мужа, Вадима Кравченко, это называлось обычно по-разному: «трещать», «молоть языком», «выдумывать». А на языке закадычного друга детства, Сергея Мещерского: «фантазировать и восхищаться».
Но Колосов слушал терпеливо.
– Вот ты в отпуске когда была, к нам тут тоже газетчики приезжали, – заметил он, когда Катино красноречие иссякло. – Мы с ребятами час целый на их вопросы отвечали. Шеф распорядился, никуда не денешься. Ну, то дело, это, как этого взяли, как на того вышли… А в конце один пацан с диктофоном – бух прямо в лоб нам: и чего, мол, вы, братцы, тут сидите? Зачем вам все это надо? Что, неужели некуда уйти?
Катя махнула рукой – а, брось. И поднялась с деловитым видом.
– Значит, к транспортникам торопишься? – Колосов подвинул к себе телефон. – Дела, значит, там круче некуда, надо же… Подожди. Так они тебе все равно ничего не скажут. Умрут там над своей секреткой. – Он набрал номер и включил громкую связь, подмигнув Кате: – Сладков? Привет, Колосов. Как жизнь, дышите еще? – В переговорнике кто-то нехотя буркнул, как филин из дупла. – Что за дело там у вас с нападением на водителя «Волги»? Подвижки есть?
Катя вся обратилась в слух, жадно ловя ответы из селектора. Начальник автотранспортного отдела Сладков слыл в главке человеком тяжелым и несговорчивым. Прессу и телевидение на дух не переносил. И даже к сотрудникам пресс-центра относился с плохо скрываемой неприязнью. В душе Катя была благодарна Никите за то, что с присущей ему грубоватой чуткостью он угадал ее трудности и постарался помочь. Она слушала пересказ Сладковым событий на Горьковском шоссе, о которых и так уже знала.
– И машину взяли, и деньги? – уточнил Никита. – А сумма какая?
– Сто семьдесят пять тысяч долларов, – ответил Сладков. – Следователь в офис авиакомпании ездил, изъял часть финансовой документации. Они там говорят: эти деньги в банк везли – процент по кредиту проплачивать.
– А почему только один охранник деньги вез, без сопровождения?
– Ну, они там в компании мутят что-то. Что-то крутят. Пока ответ такой: всегда так деньги возили. Этот Бортников, потерпевший, у них вроде на очень хорошем счету, доверенное лицо управляющего, начальник службы безопасности. Но мне лично сдается – химия у них там какая-то с этими деньгами. Хоть по документам это кредитная платежка, но вполне может быть, что все это и липа. Может, просто послали этого Бортникова передать из рук в руки кому-то наличку.
– А он, зная, что его от самого Шереметьева вели…
– Никита, – Сладков кашлянул, – там, кажется мне, кое-что другое. Он нам ведь что сразу сказал, этот Бортников? Он сказал: напали на него на выезде с аэропортовского шоссе. Обогнали, к обочине прижали… Так вот, это все вранье. Мы сводки из ГИБДД получили за сутки. В то самое время, когда он говорит, что на него напали, там мертвая пробка стояла. Видимость была плохая из-за снегопада, там сразу три машины столкнулись, в зад друг другу въехали. Пока с ДТП наши разобрались, пока пробка рассосалась. Если бы на него напали на выезде, они бы все там намертво застряли на два часа и стояли бы, а не мотали его по всей Окружной.
– Ты хочешь сказать, это все инсценировка?
– Я выводов пока никаких не делаю. Я фактами оперирую. А Бортникова этого мы со следователем хотим повторно допросить.
– Ну и? – Колосов кивнул притихшей Кате: слыхала, нет?
– Ну и ждем пока. Ищем. Сегодня утром звонили ему домой – глухо. Повестку мои сотрудники ему отвезли, соседям отдали. А ты, Никита Михайлович, что вдруг этим вопросом так заинтересовался? Какая-то информация прошла по Бортникову?
– Да нет, ничего конкретного. Вышел вот из отпуска, на оперативке слышу – транспортники какое-то дело сложное раскручивают.
– Да несложное, я думаю. Если все инсценировка, а я на семьдесят процентов уверен, что так оно и есть, считай – главный подозреваемый уже налицо. Вообще, если честно, замучили нас эти инсценировки с разбоем на дороге! И какой ведь народ пошел – вор на воре.
– Ладно, понял, удачи. – Колосов дал отбой и обратился к Кате: – Ты сейчас к Сладкову лучше не ходи. Выжди до понедельника. Отыщется хмырь этот. Он ведь не судимый ранее, значит, в бегах долго не протянет. Слышала? Сто семьдесят пять кусков к нему в руки попало. За такие деньги не только разбой на дороге инсценируешь, сказку о похищении инопланетянами сочинишь, честное слово.
– Спасибо, Никита, – Катя вздохнула: жареный репортаж о разбое явно откладывался, а дело о подлом мошенничестве и краже пока было покрыто густым туманом. – Ой, а я сказать тебе совсем забыла: у Мещерского Сережи день рождения в субботу. Он, правда, специально никого не приглашает, но…
– Ты с мужем, конечно, придешь?
– Нет, Вадим уехал. Работодатель его в деловой вояж по Сибири отправился. И в Китай потом. Бизнес расширяет. А мой при нем – и за охранника, и за няньку. Ну, это у нас правилом уже стало. Работодатель его, Чугунов, старый уже…
– Не пыльная у твоего мужа работенка. И зачем этому старику личный телохранитель?
– Для важности, они все сейчас так, – Катя усмехнулась грустно. – А если честно, Чугунов Вадима просто… Ну, не любит, а привык он к нему за все эти годы. И Вадька к старику привык. Сказал, что работать у него не бросит до тех пор, пока… Ну, я раньше тоже этого не понимала, он же часто смеялся над Чугуновым, и вообще, а теперь… Чугунов без Вадима никуда, он ему как сын, что ли, даже не знаю. Вот поехали в командировку недели на три, в Китай потом полетят. А я одна. Дома… Ладно, если не забудешь, поздравь Мещерского. Он рад будет тебя услышать. Сколько раз у меня о тебе справлялся.
– У тебя обо мне? А что ты ему сказала?
– Что не видела тебя сто лет, – Катя поставила последнюю точку в разговоре. – Ты ведь когда в отпуск уходишь, прямо исчезаешь, словно под шапкой-невидимкой.
Глава 4
Вечер, который так не любил вспоминать гражданин Мухобоев
Василий Васильевич Мухобоев прибыл в Москву по служебным делам. В родном городе Мухобоева Солигорске, удаленном от столицы на две тысячи километров, затерянном среди сопок и тайги Уссурийского края, набирала обороты кампания по выборам мэра. Василий Мухобоев считался в Солигорске третьим реальным кандидатом на этот пост и имел шансы выиграть гонку, если бы случилось чудо и двум первым кандидатам отказали в регистрации.
В столицу Мухобоев отправился за поддержкой. Ехал с двумя вечными секретаршами – надеждой и верой, с пухлым портфелем проектов, программ и предложений. Еще в Солигорске его предвыборный штаб пытался наладить контакты с руководителями неких частных корпораций, кои вполне могли заинтересоваться личностью и программой Мухобоева и оказать ему в будущих предвыборных битвах поддержку.
Мухобоев прибыл в столицу в среду и три дня ездил от порога к порогу, из кабинета в кабинет, поднимался по сверкающим мраморным лестницам, блуждал по просторным тихим коридорам учреждений, банков и министерств, топтал алые ковровые дорожки, курил, ждал по два-три часа в приемных, звонил по мобильному, снова курил, объяснял, излагал, докладывал, информировал, обещал, интриговал, угрожал, просил, умолял.
Вечером в пятницу (самолет в родной Солигорск вылетал рано утром в воскресенье) Мухобоев почувствовал себя усталым, разбитым, постаревшим на двадцать лет, опустошенным морально и физически и совершенно, совершенно лишним в этом огромном, никогда не спящем, залитом разноцветными огнями, чужом сумасшедшем городе. Он сделал все, что мог, для себя лично, своей команды и предвыборного штаба. Остальное же теперь зависело от… Ну, по крайней мере, от него, Мухобоева, уже не зависело ничего, и он это знал и переживал жестоко и горько, как переживает всякий крепкий еще, здоровый пятидесятилетний мужчина первые признаки надвигающейся старости и немощи.