Пару раз Молчун еле увернулся от быстрых взмахов посоха, угрожавших ему с разных сторон. Он отчетливо видел, как посох один раз стремительно удлинился и вырос в руке Лекаря, а отбивал удары меча он с такой легкостью, словно был, по меньшей мере, втрое массивней и тяжелее. В нападении же посох вел себя подобно обычному мечу, остро рассекая воздух.
Но поединки на мечах долго длятся только в романтических рыцарских романах. Отбив очередной взмах посоха, Молчун ловко перекинул свое оружие из одной руки в другую и, уйдя в сторону, длинным выпадом пронзил бок зорза. Лекарь судорожно вздохнул, посох в его руке покачнулся и задрожал. Второй удар в грудь опрокинул Лекаря, и Молчун, даже не оглянувшись, опрометью бросился бежать к спасительным деревьям. В лесной чаще он почувствовал бы себя увереннее, кроме того, немой друид рассчитывал вынудить союзных воинов сражаться с ним между деревьями и поодиночке. У костра же его ждал натиск сразу четырех свежих противников, а этого не выдержат ни один меч и ни одна рука.
И действительно, чудины, видя, как страшный молчаливый друид поверг наземь их колдуна, остановились в замешательстве, а трусоватый обладатель рогатины тут же залопотал что-то на языке страны озер и болот. Чудины немедленно вступили с ним в яростную перепалку, а Молчун уже достиг полога спасительного леса. Не слыша за собой погони, он остановился, чтобы вдохнуть воздуха после яростного бега, и в этот миг в спину ему ударила тяжелая стрела. Молчун замер на полувздохе, ухватился за толстый сосновый ствол и, удержавшись на ногах, медленно обернулся.
Низенький саам, стоя возле затухающего костра, натягивал лук Молчуна, который они отобрали у него еще в лесу. Молчун, пошатываясь, молча смотрел сквозь пелену, понемногу застилающую ему глаза, как лучник отпустил тетиву, с лука сорвалось что-то серое, бесформенное, и в тот же миг вторая стрела пронзила сердце отважного друида, пригвоздив его к дереву. Тело Молчуна вздрогнуло, выгнулось и тяжело осело, ломая древко убийственной стрелы. Голова друида запрокинулась, губы вдруг приоткрылись и тихо, с трудом прошептали:
– Й-о-о-нас…
В следующее мгновение алая кровь хлынула у него изо рта, и в глаза пришла темнота.
Двое чудинов осторожно приблизились к убитому, обыскали тело в поисках оружия, вынули из неподатливых пальцев меч, но тут же бросили его в снег – клинок был изрядно выщерблен и для серьезного боя уже не годился. Перебросившись парой слов, воины быстро зашагали к костру. Оставшись без предводителя, союзным воинам предстояло решать, что же им теперь делать здесь, в чужой стране литвинов, среди чужих лесов, под чужими деревьями, заваленными тяжелым, густым снегом.
Серая лесная птица тихо слетела с небес на грудь мертвому Молчуну. Она шагнула на покачивающихся тонких лапках к его лицу и легонько клюнула друида в подбородок. Кровь уже перестала вытекать из уголков приоткрытого рта друида и начала понемногу запекаться. Птица наклонила голову, словно прислушиваясь к навеки замершему сердцу человека. Затем сделала еще один шажок и быстро клюнула густую капельку крови, скатившуюся ниже всех. Затем – еще и еще. Острый клювик тут же окрасился темно-алым, птица весело подпрыгнула на груди Молчуна и неожиданно проговорила, смешно коверкая звуки, на игрушечном птичьем языке:
– Й-о-о-нас!
– Й-о-о-нас!!
– Й-о-о-нас!!!
После чего она смешно пожевала клювом, словно пробуя человеческое слово пополам с кровью на вкус, взмахнула крыльями и легко вспорхнула с мертвого тела.
Глаза Молчуна уже припорошило легким снегом, но, несмотря на тепло еще не остывшего лица, снежинки на ресницах друида таять уже не хотели.
А где-то высоко над лесом летела и весело кричала серая лесная птица. Словно чья-то душа устремилась в неведомые и счастливые дали, теперь уже успокоившаяся, просветленная и свободная, отныне и – навсегда.
ГЛАВА 8
ДВЕ ПТИЦЫ И БЕСКРЫЛАЯ ДУША
Когда Лисовин понял, что ему давно уже перестали встречаться приметы, которые он хорошо запомнил еще во время их прошлого пути в Подземелье, он решил остановиться и как следует все обдумать. Мысль о том, что они с Гвинпином позорно заблудились, рыжебородый друид упорно гнал от себя, хотя, как ему казалось, Гвинпин при желании мог быть весьма проницательным и, скорее всего, уже обо всем догадался и сам. Лисовин дождался, когда его нагонит, кряхтя и бормоча себе под нос вычурные проклятия всем подземельям мира, деревянный приятель, после чего решительно опустился наземь и скомандовал привал. Гвинпину не нужно было повторять дважды: он попросту шмякнулся на каменный пол и выразительно застонал. Однако друид тут же пресек бурные проявления дорожных чувств и взял быка за рога.
– Не хотел бы тебя расстраивать, дружище, но я отчего-то не узнаю тех мест, по которым мы сейчас шагаем с тобой.
Горестный всхлип массивного деревянного клюва был ему ответом.
– Отчаиваться, конечно, не стоит, – поспешно заметил Лисовин, – но нам теперь, думаю, стоит как следует все обмозговать. Видишь, что нас ждет.
И он кивнул вперед, туда, где их дорога упиралась в стену, где зияли три почти одинаковых входа в следующие галереи.
– Нам, похоже, предстоит сделать выбор, хотя, честно признаться, я не помню вообще этого места и не думаю, чтобы мы когда-нибудь здесь шли в прошлый раз…
– Ну, так сделай его, этот самый выбор, – прошипел Гвинпин, – или ты хочешь, чтобы я все делал один?
Лисовин за время их совместного путешествия уже порядком притерпелся к сварливому характеру своего напарника, поэтому просто выразительно помолчал, после чего кивнул на крайний ход.
– Самое простое – это начать с крайнего хода, затем, если там будет тупик, вернуться и обследовать средний, а уж потом…
– А если тупика там не окажется? – перебила его кукла. – И к тому же, вдруг мы там угодим в какую-нибудь крупную неприятность?
«Крупнее неприятности, чем ты сам, приятель, на целом свете нет, поэтому можно дальше не беспокоиться», – завертелось на языке у друида, но он, понятное дело, проглотил эту мысль, немного помолчал и развел руками.
– Тогда можно разделиться и попытать счастья в одиночку. Ты этого хочешь?
По нынешнему виду Гвинпина и выражению его деревянной физиономии, самой подвижной частью которой сейчас являлся уныло поникший клюв, можно было с уверенностью сказать лишь одно: он предпочел бы остаться здесь до той поры, покуда друид сам не исследует все галереи и не определится с их дальнейшей дорогой. Понял это и Лисовин, и его брови стали сердито сдвигаться к переносице – обычный признак надвигающейся бури.
– А нельзя ли нам чуточку передохнуть, мой друг? – осторожно поинтересовался Гвин, у которого всегда было повышенное чутье на трепку, будь то физическое притеснение либо моральное уязвление самолюбия.
– Это конечно, – согласился Лисовин. – Но когда-нибудь решать-то ведь все равно что-то придется!
– Тогда я предлагаю, уж коли другого выхода нет, пойти в средний коридор, – скрипнул душой Гвинпин. – Этим путем у нас будет больше шансов и слева, и справа.
Лисовин удивленно взглянул на куклу, отдавая должное логике Гвина, правда, не столько внутренней, сколько внешней – так убедительно была построена фраза. Кукла немедленно прочитала взгляд друида и решила развить успех.
– В случае чего всегда можно будет поворотить либо туда, либо сюда, – блеснула логикой деревянная птица. – И так у нас будет больше шансов не свернуть с главной дороги, ведь боковые пути чаще всего и норовят непременно увести куда-нибудь в сторону.
– Ладно, – согласился Лисовин. – Что туда, что сюда, один конец – все равно не знаем, куда выйдем. Хотелось бы, конечно, к Храмовникам поближе, к их замку. Но если промахнемся, останется только гадать, когда еще дневной свет увидим.
Они передохнули и вновь двинулись в путь, избрав предложенный Гвинпином средний подземный ход. Своды там были высокие, шагалось легко, во всяком случае, друиду, а кукла поспешала за человеком как могла.