Посветив фонариком, Демид заглянул внутрь. На полочке лежали деньги: пятерки, несколько десяток. Какие-то бумаги, в глубине — коробки от пленки, может, ценные негативы.
— И это все? — выдохнула Лариса. — Вся мечта?
— Все! — неожиданно взорвался Демид. — Вот оно, твое желание; твоя душа. Любуйся! Сокровища мира! Убедилась? Красивая мечта? Понравилась?
И вдруг сердце Демида сжала тоска. Он смотрел на тоненькие пачечки денег и думал о старике Вовгуре, который так рвался к ним, взламывая железные дверцы, шел на риск и в награду получил двадцать пять лет заключения. Тоска была острой, как нож, полоснувший по сердцу, хоть кричи от боли.
— Подожди, я проверю другие ключи, — с трудом произнес Демид. — Смотри, этот тоже подошел. А этот нет. Все правильно.
Он запер сейф. Тревоги в ателье завтра, пожалуй, не будет, ведь все осталось нетронутым. Тревога была в душе. Вышли из ателье, медленно побрели по аллее, сели на ту же скамейку. Опять долго молчали.
— Теперь иди, — тихо сказал Демид. — Неси домой свои богатства, не растеряй по дороге. Повеситься хочется от тоски!
На бульваре остановилась милицейская машина с синим фонарем на крыше. Двое милиционеров подошли к павильону, обошли его, посветили в большое окно фонарями, вглядываясь в глубину комнаты, и, не заметив ничего подозрительного, сели в машину и уехали.
— Иди! — дрогнувшим голосом сказал Демид.
Лариса встала и пошла, сначала медленно, будто бы лениво, а потом все быстрее и быстрее, пока не побежала по бульвару Шевченко, поднимая на бегу руку проходящей мимо машине.
Демид долго еще сидел неподвижно, почти без мыслей, и не желая того, видел жалкие пачечки пятерок и коробки с негативами, которые так берегла заведующая ателье. Медленно отступало возбуждение, и рана в сердце ныла глубоко, затаенно. «Что я наделал? И Лариса… После всего, что произошло, разве сможет она полюбить меня?..» Понемногу приходило успокоение, а с ним и способность чувствовать свежесть майского ветра, напоенного густым ночным ароматом каштанов.
Крупный, сильный мужчина сел рядом с Демидом, тот оглянулся и чуть было не вскрикнул от неожиданности — Лубенцов!
— Ты что тут делаешь ночью?
— Гуляю, — вяло ответил Демид.
— Вот и я гуляю, — отчаяние слышалось в голосе профессора, — гуляю и жду решения своей судьбы.
— Александр Николаевич, что случилось?
— Софья в больнице, уже третий день. Поднялось кровяное давление, она сына собирается мне родить… Говорят, ничего опасного нет, но наверняка только успокаивают… Страшно подумать, человек, которого ты любишь больше жизни, мучается, — он кивнул на клинику, расположенную на бульваре Шевченко, — здесь, рядом, а ты ничем ему не можешь помочь. Если с ней что-то случится…
— Да ничего с ней не случится, — перебил его Демид. — Молодая женщина, спортсменка, легко родит здорового парня…
— Вот отвезешь свою жену в больницу, тогда и поговорим, молокосос, — неожиданно рассердился профессор.
— У меня такого счастья не будет, — тихо сказал Демид.
— Это почему же?
— Вы помните «медвежатника» по кличке Баритон? Он вместе с вами когда-то лес на Севере валил? — удивляясь собственной смелости, спросил Демид.
— Помню, еще бы… Аполлон Вовгура. Почему ты о нем заговорил?
— Есть причина. Может, вам покажется странный, но в какой-то мере вы виновник моего несчастья…
— Рассказывай толком, в чем дело, — сухо приказал Лубенцов. — И давай без эмоций.
Демид посмотрел в темную аллею, прислушался к тихому шепоту каштанов над головой и принялся рассказывать. Потом достал из кармана ключи, показал Лубенцову. Тот взял, повертел в руках и молча сунул в карман.
— Вот и все, — закончил свой рассказ Демид, — чепуховой оказалась мечта, а отравить мою жизнь сумела.
— Ну, будем надеяться, еще не все пропало, — сказал Лубенцов.
— А Лариса? Я ее потерял навсегда.
— Или наоборот, привязал навеки, — возразил профессор. — Ей это тоже послужит уроком. Поехали.
— Куда?
— К тебе, конечно. Меня дежурная сестра раньше четырех часов и на порог не пустит. Я ей уже надоел, как горькая редька. Так что часа два у нас есть. Вы там ничего не взяли? Влюбленные идиоты…
— Нет, не взяли. И мы не влюбленные. Лариса меня ненавидит, да и мне она сейчас просто опостылела.
— Правильно, все так и есть. Сейчас, А что будет завтра, посмотрим.
Лубенцов ехал быстро, уверенно ведя машину по пустынной улице, каштаны махали им вслед белыми султанами соцветий.
В квартире у Демида профессор, взглянув на пульт управления машины, на горящие лампочки, криво усмехнулся.