Поцеловала Демида, прижалась к нему всем телом и исчезла, словно ее и не было, остался только запах духов да отзвук звонкого милого голоса. Что она нашла в нем, Демиде? Волосы? Смешно…
Утром, как всегда в семь, позвонил Ольге Степановне.
— Доброе утро!
— Доброе! Ну как поживает наша литература?
— Все будет отлично, моя дорогая учительница!
Вечером они с Лилей, перед кино, прошлись по бульвару. На лице Лили — гордое презрение ко всем, кто осмелится подумать о них худо. «Он, конечно, одет еще простовато, но зато красив и мне нравится», — казалось, говорили ее глаза.
Величав и прекрасен бульвар Ромена Роллана ранним вечером. Где-то далеко, за многочисленными домами Борщаговки, садится солнце, и все пространство между ними, и широкая лента бульвара залиты ласковым золотистым светом.
Если вот так гулять по бульвару, то обязательно встретишь людей, которых вовсе не ожидал встретить. Например, Ларису Вовгуру. Идет легко и грациозно, как балерина, весело и задорно поглядывая на встречных. В руке сетка с пакетами молока и консервными банками, видно, была в гастрономе. Взглянула мельком на Демида и Лилю и не узнала, взгляд равнодушно скользнул мимо, лишь чуть-чуть дрогнули ресницы, и, наверное, не остановилась бы, если бы Демид не окликнул:
— Лариска, ты что, зазналась?
— Ах, это ты? — удивилась она. — Извини, я спешила.
— Познакомься, это Лиля, работает на нашем заводе.
Девушки поздоровались.
— Ну, как вы поживаете? — спросил Демид.
— Можно подумать, что ты не знаешь, как мы живем, — не глядя на Лилю, ответила Лариса. — Все по-старому. Что было на Фабричной улице, то и здесь — одинаково. Экзамены сдаешь?
— Сдаю.
Она будто совсем не замечала присутствия Лили, обращалась только к Демиду, и игра эта была такой детской, что Лиля рассмеялась и спросила:
— Ты в какой класс перешла? В седьмой?
— В шестой, — ответила Лариса и добавила: — Простите, мне некогда, мама ждет. До свидания.
Кивнула головой и ушла.
— Хорошая девушка, — заметила Лиля.
— Мы соседями были на Фабричной.
— Ты с ней там, на Фабричной, целовался?
— Ты что, в своем уме? Она же совсем ребенок!
Они пошли в кинотеатр «Лейпциг», на площадь, где пересекается проспект Космонавта Комарова с улицей Гната Юры. Там недавно закончили строить подземно-надземный трехэтажный переход, где никто друг другу не мешает: ни машины трамваю, ни трамвай пешеходам. Демид всегда любовался этим чудесным сооружением, характерным для нового Киева, столь не похожим на тесный центр столицы, любовался с восхищением. Для него это был будто наглядный пример, как может воплотиться в сталь и бетон богатая фантазия архитектора. Но на этот раз такое чувство не возникло, а даже наоборот — почему-то вспомнилось, как однажды зимней ночью к нему пришла озябшая Лариса и он оттирал ей пальцы на ноге, прихваченные лютым морозом…
— Эта Лариса произвела на тебя глубокое впечатление, — посмеиваясь, сказала Лиля. — Ты молчишь вот уже целых десять минут.
— Твоя правда, она хорошая девушка и очень несчастная.
— Возможно, она и хорошая, а вот несчастная ли — не думаю. Я ее недавно видела около кафе «Элион» в одной недурственной компании.
— Компании? Какой?
— Как тебе сказать… Опытной компании. Эта компания, если схватит — не выпустит.
— А ты откуда знаешь?
— Бывала в ней, правда, не школьницей. Ну да ладно, вряд ли стоит твоя Лариса, чтобы о ней так много говорили. Идем, скоро сеанс начнется.
Через два дня Демид написал сочинение по литературе, допустив одну орфографическую ошибку и пропустив три запятые. Он стал студентом заочного отделения мехмата. Вернувшись домой, после того как нашел свою фамилию в списках зачисленных студентов, он заглянул к Ольге Степановне и, поздоровавшись, упал в кресло.
— Смешно, — сказал он, — мечты, которые сбываются, перестают быть мечтами и оборачиваются обыкновенной работой. Мечтал я — не передать как — об университете, а поступил — и вместо радости вижу перед собой целую махину работы, шесть лет каторжного труда. Ольга Степановна, а не проще бы было собирать тэзы в шестом цехе и не засорять себе голову всякими мечтами? Получить пятый разряд, хорошо зарабатывать, жениться на хорошенькой девушке, славного мальчонку, смешного и замурзанного, сыном назвать…
— Конечно, проще, — ответила учительница.
— Так зачем же я стараюсь?
— Самолюбие не позволяет. Хочешь быть современным рабочим. По всем статьям.
— Это что, плохо — самолюбие?
— Плохо — себялюбие, а самолюбие — понятие сложное. Иногда, конечно, плохо, а иногда благодаря этой огромной движущей силе делают великие открытия, пишут прекрасные стихи.