Мы закончили, когда за окном уже стояла такая глухая ночь, что звуки с улиц вообще исчезли. «Дворецкий», стоя в дверях с тазиком и метёлками, робко заговорил о том, что надо бы поговорить о возмещении ущерба.
На поверку всё оказалось не так страшно — поломанными оказались только зеркало, стул, табурет и небольшой диванчик.
— Оно всё ведь не казённое, Борис Павлович…
— А изорванное шмотьё мне кто возмещать будет? — я тут же пошёл в атаку.
— Да, да, — подхватил Захар, — Сюртуки-то, сюртуки… И куртка замшевая.
Я довольно кивал словам Захара, а дворецкий теперь предусмотрительно держался возле двери, чтобы сразу выскочить.
— Но это ведь ваши проблемы, из-за которых страдают мои вла… — он не успел договорить, потому что в дверь опять постучали. Причём от чьей-то требовательности створка заходила ходуном, отчего Эдуард Вениаминович испуганно отдёрнул руку и отпрыгнул.
Постучали ещё, да так, что с потолка посыпалась побелка. Да уж, интересно, кто бы это мог быть посреди ночи.
— Откроете? — услужливо спросил я у хозяина дома, но тот испуганно затряс головой, аж взвихрились на лысине жидкие волосики, и вдруг перекрестился.
Воображение уже рисовало ему здоровенных амбалов за дверью, прибывших убивать ненавистного Грецкого… а заодно и всех свидетелей.
Захар двинулся было, но я остановил его. Взяв кочергу у закопчённого камина, я осторожно подошёл к двери.
— Кто там?
— Тот, кому ты должен, Грецкий! — последовал незамедлительный ответ.
Я лишь скривился. А ведь ещё днём, на горе Качканар, я догадывался, что спущусь в город и тут меня будут ждать бесконечные кредиторы… и коллекторы, мать их!
Но если прошлый Грецкий от проблем бежал, то новый Грецкий собирался их встречать лицом к лицу… с кочергой в руках. Поэтому я, чуть согнув ноги в коленях, чтобы в случае чего резко отпрыгнуть, спокойно открыл дверь. Ведь сначала же наверняка будет разго… эээ…
За дверью стоял гном.
Нет, не в шаолиньской одежде. Он был одет вполне себе по-городскому — серые брюки, клетчатая рубашка, стёганая жилетка. За спиной какой-то наплечный мешок, рыжая борода вполне себе аккуратно подстрижена на уровне пупка, а на голове старомодная кепка. Ну, для меня старомодная, а тут-то это, наверное, самый пик моды.
На жилетке был прицеплен круглый серебряный значок, где сверкнул рисунок кирки в каких-то красивых виньетках.
— Вот ты где, Грецкий, — гном протиснулся мимо меня и, коротко глянув на присутствующих в комнате, ни с кем не поздоровался, а прошёл дальше и с кряхтением плюхнулся на диванчик.
Тот жалобно заскрипел, западая на сломанную ножку, но гном даже не повёл бровью. Под ним вспыхнул двойной жёлтый круг, один в другом, наполненный рунами, от него отлепилось небольшое пятнышко и, устремившись под противоположную ножку, приклеило её к полу. Гном облегчённо выдохнул, будто он целый день шёл к этому дивану.
Я глянул на эльфа Древнёва и сам чуть было не испугался за его здоровье. Просто «дворецкий» стал бледнее самой смерти — когда я его бил, он так не боялся, а тут вообще будто пришельца из ада увидел. Как бы сердце не прихватило.
— Да я на одну ночь всего, — гном крякнул, откидываясь на спинку, — Ну, чего стоим-то? Ужин-то будет, а, Грецкий?
Я растерянно глянул на хозяина дома, и тот, едва успев кивнуть, быстро ретировался из комнаты. Остались только мы — я, гном и мой Захар, который тоже стоял, заметно побледнев. Кстати, у орков бледнота выглядела довольно интересно — они становились нежного цвета детской неожиданности.
Судя по реакции Захара и хозяина дома, гость был необычным. Но что именно было необычно — сам гном как явление, или именно этот гном? Двойной круг под ним продолжал гореть, и я подумал о том, что у молодёжи в горах круги были одинарные. Неприятная мысль, что этот незваный гость сильнее шаолиньского ученика, заставила меня быть настороже.
— Кому обязан честью? — прикрыв дверь, всё же спросил я.
— Дык я ж известно кто-о-о, — тот, тряхнув рукой, протяжно зевнул, — Гном я, разве не видно? — и хохотнул.
— Ваше сиятельство, это член Уральской торговой гильдии гномов… — наконец, открыл рот мой Захар.
— Председатель качканарской общины, попрошу, — подняв палец для важности, буркнул гном и сбросил на пол мешок, — Копаня я, Тяженич. Проездом вот, дела у барона вашего, переночую — и на Качканар завтра, на гору…
Я только и поскрёб затылок, искренне недоумевая… Ну, а при чём здесь вообще я? Странно выглядит эта ночёвка, если до горы не так уж и далеко.
Дверь распахнулась, и вошёл Эдуард Вениаминович собственной персоной, неся в руках поднос с парящимися плошками и блюдами. Захар тут же подвинул к дивану стол, «дворецкий» водрузил поднос и склонился в низком поклоне: