Захар тут же вздрогнул, но я не стал дальше нервировать пугливого орка. Он что, думал, я сразу же кинусь копаться в поисках его заначки? Хотя наверняка так и думал — до вчерашнего дня Борис Павлович Грецкий, прожигатель жизни и любитель понтов, так бы и сделал. И у верного слуги не было другого выхода, как прятать от него деньги.
— Давай, Захар Иваныч, организуй мне кофе, — я похлопал его по плечу, — Потом возьми там сумму небольшую, чтоб нам на рынок прогуляться.
— Ваше сиятельство, вы… и на рынок? Неужели…
Его глаза скользнули по медальону, висящему у меня на шее.
— Захар, не беси меня, — я поморщился, — Я не собираюсь продавать матушкино наследие. Хочу прогуляться, осмотреться…
Судя по лицу Захара, он не видел каких-то серьёзных причин лишний раз осматриваться в Качканаре, где мы с ним и так прожили пару лет.
— Да и работу бы надо подыскать, — добавил я.
На этих словах Захар чем-то подавился, и мне пришлось хлопнуть его по горбу. Потом он, не смотря на отвалившуюся челюсть, всё же отправился за кофе.
На самом деле я вправду хотел посмотреть городок. Ну, а раз меня хотят убить, то безопаснее всего было бы… ну да, на первый взгляд, безопаснее не вылезать из гостиницы, но так убийцам даже будет удобнее. Проникай сюда, сколько влезет, да убивай. А лучше вообще поджечь вместе с гостиницей.
Может, пойти в полицию? Или она милиция? Да как же их тут… к городовым? Ага, и заявить им о том, что убийцы упоминали мою тётку.
Нет. Пока я сам с ней не поговорю, вставлять ей палки в колёса не собираюсь. Уж слишком топорно меня пытаются убедить в том, что она — мой враг.
Значит, самое логичное для меня сейчас — вести себя как обычно. Ну, а пока что отправиться в самое людное место, где наверняка много людей в форме, присматривающих за порядком. Не будут же меня убивать среди толпы, так? Это каким отмороженным надо быть…
Весь такой логичный, я встретил Захара, зашедшего в комнату с дымящейся чашкой. Нёс он её, словно величайшее сокровище, и, надо признать, сейчас я его понимал.
О, Боже! Вроде бы ничего такого… Всего лишь кофе с молоком, где сахара столько, что оставляет ту самую горчинку. Всего один глоток, и уже понимаешь, что проснулся не зря… и день будет прожит не зря… и…
— Ух, хорошо, — я поморщился от удовольствия, на что Захар скривился, и это меня удивило, — Ты не любишь кофе?
— Ваше сиятельство, за что любить эту горелую горечь?
— А, дилетант, — буркнул я, отмахнувшись, — Кстати, а что там с нашей каретой?
— Эээ… — орк чуть не присел, — С каретой⁈
— Так, Захар, не тупи. Давай, подумай, как нам её с Качканара сюда пригнать да отремонтировать, а то без транспорта всё-таки не айс, — я поправил махровый халат, прям чувствуя всей кожей свою аристократичность, и что кареты мне и вправду чуть-чуть не достаёт.
Вот что кофий животворящий-то делает!
— Кого? — переспросил Захар.
— Что кого? — не понял я.
— Вы сказали, Васю… или Асю без транспорта? Простите, ваше сиятельство, не расслышал.
Я, поморщившись, только отмахнулся:
— Забудь. Листик-то где у нас?
— В конюшне гостиничной.
— Это хорошо… Ладно, выдай мне, чтоб хватило перекусить, и занимайся делами, — я склонил голову в ожидании, — Захар, я ведь и сам могу достать.
Надувшись то ли от досады, то ли от смущения, орк вынес небольшую шкатулку и поставил у зеркала. На ней я неожиданно разглядел фиолетовую руну, значение которой, конечно же, я не знал. Слуга открыл её, наполненную монетами, и дёрганными движениями отсчитал несколько рублей.
Вид шкатулки вдруг навёл меня на важную мысль, которую я вчера совсем упустил.
— Захар, а что могли искать вчера в нашей комнате? — спросил я, — Неужели они не нашли твою шкатулку?
— Эта шкатулка досталась вашей матери от вашего батюшки, — с гордостью сказал Захар, — Родовая волшба Грецких. Если не ведать точно, где схоронена шкатулка, её никогда не увидишь и не найдёшь.
— Хм-м… — я погладил резьбу на дереве, потом, сняв медальон с шеи, сравнил рисунки.
И тут и там молот, трескающийся об орех. Грецкие, значит… Род крепких орешков.
Я закрыл крышку и вытаращил глаза, когда шкатулка вдруг исчезла. Ни тени, ни искажения в воздухе — она стала абсолютно прозрачной, но пальцы всё так же ощущали рифлёную поверхность крышки.
— Ой, ой, ваше сиятельство, осторожнее. Я же не найду её, если забудете, где закрыли!
Он потянулся, но я придержал его. Потому что наконец разглядел фиолетовую дымку, едва заметную и слабо мерцающую, повторяющую очертания руны.