Жажда. Вода. И мой рывок через руну… Вот только зачем им меня убивать?
Послышались шаги, и дверь вдруг распахнулась.
— Грецкий! — в проёме стоял сам бог грозы и грома, метающий молнии из глаз, воевода Платон Игнатьевич, — Твою ж эльфийскую мать, Грецкий, дубина ты стоеросовая!!!
Его голос ворвался в поруб раскатом грома, и я аж зажмурился от боли в ушах.
— Какой кретин тебя сюда приволок⁈ — ладонь орка воткнулась в косяк так, что дерево треснуло, а с потолка посыпалась пыль, — Я тебя уже час ищу!!!
Воеводы повернул голову куда-то вбок:
— Беги! Скажи этим гномам сраным, что нашли его!!! — затем он сделал шаг вперёд, в темницу, — Грецкий, там гномы из-за тебя полКачка…
Но я тут же вскинул руку:
— Стой!!!
Воевода, надо отдать должное, сразу застыл. Гнев тут же улетучился из его очей, оставив там лишь воинское напряжение. Орк скользнул взглядом по помещению, остановившись на кучке соломы, на которую указывал мой палец.
Моё сердце истошно забилось, когда я понял, что настал момент истины.
— Что там? — спросил он.
Я прикусил губу. Ну почему в такой ответственный момент никого нет рядом, кто мог бы подсказать? Дра’ам ты драный, где твои знания?
Выдохнув, я всё же произнёс:
— Думаю, там чёрная волшба.
В глазах орка скользнул нескрываемый страх, он даже отшагнул малость, но тут же взял себя в руки.
— Ты… ты и вправду видишь её, Грецкий⁈
Этот тон сразу же подсказал мне, что Видящие чёрную волшбу видеть её совсем не должны. Ну, а раз так, то и я не должен… Нет, этот секрет пока придержу. И я, стиснув зубы, покачал головой.
— Тогда какого хрена?
— Здесь был кто-то… — я вкратце рассказал, как пытался очнуться, и что со мной кто-то разговаривал. И как он замешкался перед тем, как выйти из поруба.
Я решил не опускать момент с тем, что мне внушали про тётку. И рассказал, что мне это показалось подозрительным.
— Плохо, — сказал воевода, осторожно войдя в помещение, — Очень плохо, Грецкий.
Он взял бадью с водой и плеснул на пол, смыв солому. Как ни странно, вода подействовала и на чёрную руну. Вот было тёмное марево, и вдруг его просто смыло… К сожалению, разглядеть начертанный символ я не успел.
Воевода без особого страха подошёл и потёр сапогом то место, где была руна. Его уверенность подсказала мне, что какие-то крохи знаний о чёрной волшбе он имеет, как ни странно.
— Кто это был такой, он сказал? — спросил воевода, поставив бадью обратно.
— Сказал, что они служат императору…
— А кто не служит? — усмехнулся воевода.
Я чётче вспомнил разговор и добавил:
— Он всё время что-то говорил о чистоте крови.
Платон Игнатьевич замер, услышав это, а потом выругался:
— Добралась-таки сюда эта срань эльфийская!
Значит, там под капюшоном со мной разговаривал всё-таки эльф…
Взгляд Платона Игнатьевича заметался по темнице в поисках того, что можно было бы пнуть или сломать, а потом замер на мне. Зарычав, орк подошёл и просто плюхнулся на скамью.
Некоторое время мы сидели молча… Потом воевода вкратце рассказал, что на рынке возникла сумятица, и пока дружина убедилась, что барон и княжна в безопасности, оказалось, что кто-то уже утащил Грецкого. Увели какие-то дружинники.
— Эти двое-то пытались тебя, видимо, отбить… Началась драка, и пока разобрались…
— Денис и Лукьян⁈ — я даже вскочил, — Но они же…
— Да в порядке с ними всё, но рёбра им пересчитали. Сам пойми, там же на княжну с бароном покушались, у меня эта тварь четверых забрала! — воевода бахнул кулаком по груди, потом отмахнулся, — Да в другом порубе эти двое. Посидят, успокоятся, им полезно будет… Барон-то сначала в гневе был, не разобравшись, и тебя тоже требовал найти и наказать, даже Копаню слушать не хотел. Но когда с Качканара спустились гномы…
— Гномы⁈
— Грецкий, это я у тебя хотел спросить, какого хрена они спустились ради какого-то зелёного щенка?
Я не ответил, думая о том, что за меня пострадали двое очень отличных ребят. А воевода так и сидел, сложив пальцы и глядя на мокрое пятно посреди темницы.
— А они здесь, значит… И среди нас.
— Кто?
Платон Игнатьевич не ответил. Лишь усмехнулся, подняв на меня взгляд.
— Говоришь, ты не видишь чёрную волшбу?
Я покачал головой…
— Но тогда как ты узнал, что она именно там? Ты же говоришь, даже головы повернуть не мог.
Уверенности мне было не занимать, и я даже уже начал было открывать рот, как вдруг Платон Игнатьевич схватил меня за лацкан и, притянув, умоляюще процедил сквозь зубы: