Воевода, ни к кому особо не обращаясь, проворчал:
— Вы, умники хреновы, одного не понимаете. Рад народ или не рад, мне до эльфячьей бабушки! Они не нас видят на улицах, а баронову крепкую руку, — Платон Игнатьевич тряхнул мечом, — Они завтрашний день видят. Сейчас успокоятся, нас всех крепким словом охают, а утром проснутся и пойдут работать. Как всегда, как каждый божий день. Вот что они видят, ясно, щенок⁈
Денис сразу же с готовностью махнул:
— Ясно, чего ж тут неясного⁈ Было б не ясно, разве было бы ясно, да?
Послышались смешки. Платон Игнатьевич двинул бровью:
— Хохмишь, гребешок? Ну ничего, я весельчаков люблю, я их на завтрак жру, — и нервно скривился в улыбке, — А то, думаешь, чего я весёлый такой?
Денис только вздохнул… Я же подумал, что его длинный язык, судя по всему, так же ловко цепляет и врагов.
И всё же, когда я услышал про гномов, неприятно удивился. Что-то мне подсказывало, что если из-за меня гномы снарядили целый отряд и нарушили многолетнее перемирие, то мой долг перед ними приобретал какой-то слишком уж сакральный смысл. У меня возникло чувство, что я им теперь должен свою жизнь.
Гадство! И это при том, что иолит-то я потерял… Да теперь ещё и с гномами непонятно, что им от меня нужно? На гору заберут? Получается, вокруг меня не охрана, а конвой.
Денис толкнул меня и с улыбкой передал синий камушек.
— Это ищешь, да? Он у тебя из рук-то выпал, ты когда грохнулся, а мне что, стоять, что ли? Ну, мы с Лукьяном-то и кинулись…
— Угу.
— Спасибо.
Сжав здоровой рукой подвеску с камнем, я заметно успокоился, будто гномий инструмент передал мне порцию уверенности. Чего я хандрю-то? С гномами же душевно надо… А я сразу, значит, подозревать и худшее представлять. Не от души это.
Ну просто вооружённый до зубов отряд гномов волнуется, как там моё здоровье. И хочет лично увидеть, что со мной всё в порядке. Да это ж мне радоваться надо, что меня уральские гномы крышуют.
В конце улицы уже показался мост с небольшой будочкой, и я заметил мельтешение жёлтой волшбы на том берегу. С этой стороны, казалось, что вообще никого не стояло, хотя дружинники скрывались за домами — барон не хотел гневить гномов своим войском, но при этом был обязан защищать город.
— Барон тебя потом хочет видеть, — проворчал воевода, — Но сначала на рынок пойдёшь. У городовых вопросы, ищейки уже начали работу. Кто-то под шумок убил господина Грустного, — Платон Игнатьевич оглянулся на меня, будто это сделал я лично.
— Грустный? — только и спросил я.
— Купец он, в Качканаре шахтами владел, с бароном дела вёл, — кто-то подсказал мне.
— И с тётушкой твоей, говорят, не в ладах был, — проворчал воевода.
Я лишь вздохнул. Опять к моей пермской тётке все нити вели… Сдаётся мне, кто-то решил на неё повесить не только покушение на меня, но и на этого купца.
Ну или вправду сестра моего отца такая коварная и тупая, что в открытую убирает всех, кто стоит у неё на пути. В чём я пока что сомневался.
Мы остановились у моста, на другом конце которого среди деревьев стояли ряды гномов, блестящих кольчугами. Я видел ещё и жёлтую волшбу, которой сияла густо испещрённая рунами земля под их ногами. У некоторых гномов, особо мощных, судя по всему, круги с рунами заходили даже в воду реки Выя.
Воевода со стуком загнал меч в ножны, положил мне руку на плечо и подвёл к мосту. Цепь, до предела натянутая через мост, почему-то позвякивала, будто её кто-то изо всех сил втягивал в будку, стоящую сбоку.
— Лев! — воевода грохнул кулаком по будке, и там кто-то испуганно вскрикнул, — Опускай давай!
Цепь съехала на землю, и Платон Игнатьевич подвёл меня ближе. Чувствовал я себя, как племенной жеребец на рынке, будто меня показывали покупателю.
Мы простояли всего несколько секунд, как гномье войско пришло в движение. Рука Платона Игнатьевича лишь чуть дёрнулась к рукояти… Но полурослики, зазвенев кольчугами, лишь развернулись и стройными рядами двинулись назад, вгору. Я заворожённо смотрел, как между деревьями, постепенно затухая и исчезая, мельтешили рунные круги.
— И всё? — вырвалось у кого-то в дружине.
— Да это ж гномы, чего ты хотел?
— Рты позакрывали! — рявкнул воевода. Только сейчас я заметил, что лоб у него заметно взмок, а сам Платон Игнатьевич дышал, словно загнанная лошадь.
Так в молчании мы наблюдали, как гномы исчезли среди деревьев и ушли обратно на Полуденный Рог. Никто к нам так и не подошёл — им было достаточно, что им показали Грецкого в добром здравии.
А у меня был только один вопрос в голове… Какого, спрашивается, хрена⁈