Воевода вдруг похлопал меня по плечу:
— Ох, Грецкий, ну ты и фрукт! — он покачал головой.
— Орех же, — подбросил кто-то.
Воевода неожиданно расхохотался, все подхватили. Потом Платон Игнатьевич долбанул по стенке будки:
— Лев, хрыч ты старый! Пересрался там, небось⁈
— Что вы, Платон Игнатьевич, не положено на дежурстве-то… — послышалось из будочки. В окошке мелькнули седые волосы, эльфийские уши и перепуганные глаза.
Тут уж вся дружина расхохоталась. Воевода, утирая слёзы, кивнул в сторону будки.
— Надо барону про Льва Геннадьевича намекнуть, чтоб ему поощрение выписал. У смотрителя нервная неделя выдалась, а он эльф старый… Как уж он сегодня там перетрухал, я не представляю. Но ведь по ярозвону связался, и доложил, как есть. А то у некоторых паникёров, которые вперёд до рынка добежали, полгорода в крови уже утонуло… Он тоже Видящий, кстати, только по гномьей волшбе.
Я оглянулся на будку, заподозрив, почему в ней сидит такой Видящий и целыми днями смотрит на гору. Наверное, ради таких случаев, как сегодня.
— Сегодня он на эту волшбу насмотрелся, наверное, вдоволь, — сказал кто-то.
— А я ведь говорил, Лукьян, весело у них тут в Качканаре, да?
В этот раз над шуткой вологодского «гребешка» смеялись все, даже воевода улыбнулся. Дорога к рынку прошла в шутках и прибаутках, и по-прежнему хмурый Платон Игнатьевич почти никого не одёргивал — сам он сегодня, наверное, пережил второй день рождения.
Хотя я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что барону будет очень интересно узнать, что же я за птица-то такая, из-за которой такой сыр-бор начался. Не каждый день гномы за какого-то полукровку заступаются.
Гадство! Бесило меня прежде всего то, что я сам ни хрена не понимал, что им от меня нужно. Надо срочно найти Копаню Тяженича и постараться хоть что-нибудь из него выведать.
Рынок, конечно, был пустой и так же оцеплен городовыми и дружиной. Здесь я заметно заволновался — меня столько заботила даже не встреча с бароном, а с княжной. Так-то я понимал, что спас её, но хотелось бы увидеть это воочию.
Впрочем, этого не случилось, потому что княжна была в имении Демиденко, под охраной. А вот сам барон гневно расшагивал по изуродованному помосту, наблюдая, как вокруг копошились ищейки и городовые, обнюхивающие каждый закуток на рынке.
Увидев Платона Игнатьевича, вступающего со своим отрядом на площадь, барон замер. Но воевода успокаивающе тряхнул кулаком — «мол, всё улажено», — и барон Демиденко, сложив руки на груди, с явным облегчением вскинул глаза к небу.
Мы подошли к лестнице, как всего через несколько секунд барон оказался передо мной, и зелёный палец худощавого орка уткнулся мне в грудь:
— Грецкий! — господин Демиденко явно был в гневе, его косичка на виске так и подрагивала, — Я тебя заклинаю, какого эльфийского… Уф! Какого рожна здесь происходит?
На его руках подсвечивались красные руны, но по яркости они с рунами воеводы сравниться не могли. Да и что я мог ему ответить? Только то, что сам знал.
Вот я вкратце и поведал, что неожиданно для меня самого гномы записали меня на отбор, а потом случилось покушение на княжну. Ну а дальше… дальше уже воевода рассказал барону, где меня нашли.
— А эти тут что делают⁈ — барон ткнул пальцем в напуганных Дениса с Лукьяном, — Почему не в порубе?
Я непроизвольно сделал шаг, будто загораживая собой вологодских друзей. Не-е, барон дворяныч, только через мой труп… А ещё трупы нескольких десятков гномов, которые вернутся, если меня обидят.
— Батюшка, господин Иван Вячеславович, тут такое дело… — сразу же вступился воевода и стал объяснять, что произошла путаница. И что, кроме того драного орка-мутанта, никто больше на жизнь ни барона, ни княжны не покушался.
Барон лишь махнул рукой, и мы всей гурьбой двинулись за ним, пока воевода рассказывал.
Мы как раз подошли к городовому, одетому в серые форменные куртку и брюки, с эполетами на плечах. Они с дружинником осматривали тело, прикрытое мешковиной среди торговых лавок.
Городовой показал барону окровавленный тонкий стилет, на котором я сквозь кровь разглядел голубые руны. А ведь я видел подобный стилет…
— Ваше благородие, этим оружием был убит купец, — сказал городовой, — Из-под лопатки вытащили.
Над телом как раз склонился дружинник, приподнял тряпку, чтобы показать место… И это оказался тот жирный боров-эльф, который так и буравил меня своим взглядом. Я ещё удивлялся тогда, а чего это он меня так ненавидит.
Ну, одной проблемой меньше — если я ему был должен, то теперь, наверное, не должен.