Если в этот момент остановиться, можно мгновенно заснуть. Недоумевающее тело тут же начнёт процесс восстановления мышц, да ещё и будет в панике добавлять им сил и объёма. Ну надо же, хозяин с ума сошёл, до чего организм доводит! Значит, надо сделать так, чтобы в следующий раз он достиг такого же результата, не переходя за грань.
Но если не остановиться… Если двигаться дальше, уже не жалея тело, то вот тогда начинается выжигание ресурса до конца. И оно, кстати, может длиться на удивление долго.
Мне уже удалось достичь этого этапа. На мир опустилась ночь, которая поддувала сквозняком в уже высохшую спину, хоть чуть-чуть охлаждая меня. Во рту пересохло, и горло горело лютой жаждой — судя по квашне под ногами, это всё был наш пот, который мы весь вылили ещё вечером.
Я обходил упавших и дремлющих прямо на дорожке отроков. Некоторые дрыхли, просто обняв свои ненавистные брёвна. Денис спал на траве у частокола, а Лукьян сидел рядом, посасывая травинку и глядя на меня. Они тоже таскали брёвна, но им не было смысла переходить грань.
Оказалось, чтобы её перейти, тоже нужна воля. И многие упали, сдавшись, и не было за спиной грозного отрезвляющего окрика воеводы… Да-а-а, это ему не понравится.
Но я бежал… Точнее, уже шёл. Шёл в гордом одиночестве по дорожке, обходя уродливые конструкции деревянных тренажёров и препятствий. Глаза горели от высохшей соли, губы потрескались, но мои ноги продолжали шлёпать.
Меня повело в сторону, когда я обходил дрыхнущего отрока и задел какого-то брёвенного козла. Вот же козёл!
Упав на колено, я упёрся ладонью в грязь, едва не съехал, но устоял… Стоять, слабак! Стоять, кому я сказал!
Вторая рука едва удерживала бревно, которое корой, словно зубами, вгрызалось мне в шею. Оно уже давно перетёрло ворот, и я чувствовал кровавую мокроту на коже, когда оно проскользнуло и попыталось свалиться.
Я вдруг понял, что уже не поднимусь на ноги. Гадство! Ну и где это кап-кап-кап⁈ Где, на хрен, мой лёгкий и изящный эльфийский источник⁈ Я даже в прошлой жизни так себя не истязал никогда!
Ухватился второй рукой за бревно, стал часто дышать, готовясь к рывку, и…
— А-А-А! — я заорал, словно восставал из мёртвых.
Вздрогнули спящие на скамейке у частокола Орчеслав и Ухояр. Протирая глаза, они с удивлением уставились на дружинный двор, который выглядел, как после побоища, если бы не храп. Будто тут была великая битва сонными дубинами.
Мои колени тряслись, словно ива на ветру, и чтобы подняться, мне понадобилась, кажется, минута. Долгая, наполненная мучительным стоном, минута.
— Мышцы орочьи, это да, — чмокнув губами, сказал Орчеслав.
— А упрямство эльфийское, — ответил Ухояр.
— Вредность, ты хотел сказать?
— Хе-хе-хе…
Я всё же поднялся. Сделал шаг, другой… И вдруг в груди и вправду что-то клюнуло, прямо в солнечное сплетение. И очумелая волна бодрости по телу, будто мне адреналин вкололи!
— Во как, — донеслось от Орчеслава, — И это на второй неделе?
Растерявшись от прилива сил, я споткнулся о чью-то храпящую тушу, нога заехала за ногу, за что-то зацепилась… Да так я и полетел вперёд лицом, плашмя всем телом. Тут бы подставить руки, да хотя б колени согнуть! Но бревно ж моё, брёвнышко родимое, мы с тобой через столькое прошли… Стольких перешагнули и обошли! Как тебя отпущу?
Эту секунду я потратил, чтобы постараться удержать неведомое ощущение в груди. Но тут моё лицо встретилось со склизкой и неожиданно твёрдой грязью, а бревно всем своим весом пригладило меня по темечку, ласково шепнув: «Спи!»…
Глава 18
Всему свое время
Когда просыпаешься после удара по голове, это не самое приятное чувство. И всё же орочья кровь имела чудесные свойства — проснулся я в гораздо лучшей форме, чем ожидал.
Так что первой моей эмоцией, когда я открыл глаза и — о, чудо! — мгновенно всё вспомнил, было удивление. Голова трещит не так сильно, как должна бы, и я сразу сел, ошарашенно уставившись в одну точку перед собой.
Вторым моим чувством было возмущение. Потому что проснулся всё там же, в дружинном дворе, только опустевшем. Никого, и все брёвна аккуратно сложены рядом.
Ладно я хоть не валялся в пыли на дорожке. Кто-то сердобольный оттащил меня, вот только совсем недалеко — на травку у частокола. Но от грязи не отмыли, не раздели, спать не уложили… Кому тут пожаловаться?
Со вздохом я глянул на свои ладони — все в кровавых мозолях и ссадинах. Потом осторожно пощупал затылок… Шишандрий-то какой! Тут же, едва двинулся, заныла измученная вчера шея, протёртая до кровавых нарывов, а теперь покрытая россыпью корочек.