Бусыгин хотел было что-то ответить, но внезапно издалека донесся звон бубенчиков и вскоре на русской тройке, запряженной пряничными лошаками, теми же, что караулили вход в Игольное Ушко, на расписных санях подъехал сам Папик в компании со своей заплаканной, как всегда, супружницей — Боговой Матерью.
Звякнув напоследок колокольчиками, тройка замерла возле группы путников.
— Ну что, Вепрев, — начал вступление Папик ласковым голосом, — ремни будем со спины резать или хватит полутора тысяч шомполов?
— Да ты, дедуля, прям садо-мазо какое-то! — спокойно ответил бывалый математик, — че надо то? Я твоего бастарда-наркота сто лет в гробу видал!
— Штааааа!? Бастарда?! В гробу?! Хамить? Мне!? — взревел Папик, — да я… да я тебя…. в алебастр сотру, сучёныш, однова дыхнуть!
— Да ладно ужо тебе, батюшка, не горячи сердце! — вдруг вмешалась Богова Мать, трогая Папика за рукав белоснежного балахона, — молодой человек, подойдите, пожалуйста, ко мне, — попросила она Вепрева. Папик, сердито сопя, отвернулся.
Экс-математик осторожно подошел к саням. Вблизи стало видно, что супруга Папика была молодой женщиной исключительной красоты с умными, хотя и заплаканными глазами.
— Здравствуйте, Александр, — вежливо поздоровалась Богова Мать глубоким грудным голосом.
— Здрасьте, — буркнул Вепрев, не ожидая ничего хорошего от такого обращения.
— Вы знаете, я хочу поговорить с вами о моем сыне, — сообщила она экс-математику просительным тоном, — только это строго приватно.
Сказав это, Богова Мать выбралась из саней, технично показав стройные ножки, подошла к оробевшему Шурику и увлекла его в сторонку, чтобы никто их не слышал.
— Понимаете, — начала она доверительным тоном, вытирая кружевным платочком припухшие от слез глаза, — мой сын… вы его знаете… — Богова Мать мельком проницательно взглянула на Вепрева. Тот только кивнул, все еще не понимая, чего от него хотят.
— В общем, он превратился в законченного наркомана, — сообщила Богова Мать, снова ударяясь в загробные рыдания.
— И чем вставляется? — деловито поинтересовался Вепрев.
Богова Мать, мигом успокоившись, пристально посмотрела на Шурика. Казалось, она в чем-то усомнилась, но все же выдохнула:
— Всем… — и вновь разразилась загробными рыданиями.
— Ну, да, я, в принципе, знаю, — промямлил Вепрев, — но я то что могу тут сделать?
— Вы отведете его в пещеру Кайфолома, поставите в центр разделочной доски, а когда он разложится на Элементы Сущности, изымете его Глюк-Фишку и замените ее на ту, что найдете в спецзаначке Кайфолома, — неожиданно жестко ответила Богова Мать повелительным тоном, и даже прекратила загробные рыдания. — А ежели откажетесь, — она предостерегающе подняла руку, — то учите, что все эти шомпола и ремни со спины — отнюдь не пустая угроза!
— Да как я скажу все это Кайфолому-то? — взбрыкнул Шурик, — да он меня просто нахуй пошлет, а то и че похуже!
— Скажешь ему трижды заклятое слово нсчндстси и он завалит ебало на пару часов. Усек, шмакадявка? — грозно спросила Богова Мать вконец охреневшего Шурика. Тот только торопливо кивнул, не зная, что и ответить.
— Слово то это, повторите явственно, пожалуйста — вежливо попросил он Богову Мать.
Богова Мать нахмурилась, но послушно выговорила:
— Нсчндстси. Усек?
— Ага, — вякнул Вепрев, глубоко сомневаясь в успехе авантюры, и, наморщившись, с трудом, со злобой, выговорил: «нсчндстси».
— Вот и хорошо, — одобрила Богова Мать, и обернулась к Ассенизаторам, — эй, вы там, тащите сюда моего излюбленного сынулю!
Тотчас ассенизатор с Патлатым на плечах послушно подскакал к Боговой Матери, наклонился, и Патлатый, пошатываясь, встал на ноги, с трудом удерживая равновесие.
— А, это ты, Вепрев! — обрадовался он, — здорово, друган! Пошли к тете Наде, по пивку вдарим!
— А ну, цыц, — приказала Богова Мать, — пойдешь сейчас с ним, да не в пивную, а на повторную инициацию.
— Ах, маман, ужо сто раз инициировали, заебало! — промычал Патлатый пьяным голосом, одновременно золотым ножичком тайком срезая с мамашиного манто золотую подвеску с бриллиантами, — ну, скока можно?
— Пока не исправишься! — отрезала строгая маман, и пошла назад к саням. Едва она уселась на свое место, Папик оглушительно свистнул в четыре пальца, пряничные лошаки дружно тронулись, и вскоре сани исчезли в клубах пыли. На площадке возле магазина осталась только рота верховых ассенизаторов, разомлевшие путники да трясущийся от ломки Патлатый.
— Ну что, пошли? — спросил Вепрев Патлатого, — так сказать на экзекуцию, ыгыгыгыгыгыгыгы…
Патлатого передернуло, он злобно уставился на Шурика и прохрипел:
— Не кипишуй, паря, сначала похмелиться надо — и, обернувшись к лавке, громко рыкнул: — Эй, ты там, Сысоевна! Гони Столбовой две банки!
— Щас, щас князюшка, — заверещала из-за забора тетка с фиолетовыми волосами, — сей секунд подтяну.
Через несколько секунд она выкатилась из лавки, неся в руках две двухлитровки с яркой этикеткой, снабженной надписью «Водка Особая, Столбовая, 120 градусов», завидев которые Патлатый заржал от радости. Выхватив бутылку из рук торговки, он ловким движением руки вышиб пробку и жадно присосался к горлышку. Залив в себя крупными глотками половину содержимого, он оторвался, шумно выдохнул и прохрипел:
— Харашэ пашлэ! Круто вставляет! — и протянул поллитру Шурику, — Нака-ся, спрыснись, друган! Божественно!
Вепрев, как это принято в культурной столице, интеллигентно обтер горлышко об рукав, и осторожно сделал глоток. Пойло оказалось восхитительным, оно приятно согревало горло, а в желудке постепенно разгоралось божественным огнем. Голову сразу плавно повело, и весь этот дрянной мир показался Вепреву раем, и даже жопастая тетка с фиолетовыми волосами превратилась в жгучую сеньориту из мексиканского сериала.
— Капитально вставляет, — одобрил Вепрев, и хотел было добить содержимое, но Машка решительно отобрала у него бутылку.
— Делиться надо, — наставительно произнесла наглая девица и основательно хлебнула. Тотчас же ее глаза округлились, и Зверева, мигом допив оставшееся, принялась без умолку хохотать, указывая пальцем на Сысоевну:
— Ну, вылитая Хуанита из сериала, забыла название, аахахахахахахаха!
— А платить кто будет? — обиженно спросила Сысоевна, — товар дорогой!
— На, отвяжись, — сказал Патлатый, выковыривая из мамашиной подвески брильянт помельче. Отдав его тетке, он взял из ее рук вторую поллитру и столь же ловко откупорил ее. Затем точно так же ополовинил содержимое и протянул остатки Бусыгину.
— Накося, освежись, Владимирыч, это — Божье!
Бусыгина уговаривать не пришлось, и старикашка в один глоток ополовинил тару. Остатки он протянул Семенову, сказав напутственно:
— Не пей в меру, но пей досыта!
Семенов, а затем и Галина приложились к «Столбовой особой», и вся компания мигом превратилась в сообщество милейших счастливейших людей. Один только Вепрев, памятуя об обещанных шомполах, вспомнил задание Боговой Матери и решительно потянул Патлатого за собой.
— Пошли на инициацию, што ли? — спросил он, — или ты как?
Э! — Махнул рукой Патлатый, — толку не будет, но хоть кайфану, когда он будет глюк-фишку вставлять. Щас, погоди.
И Патлатый, как и давеча в отстойнике перед ситом, содрал и смотал в рулон весь окружающий пейзаж райских кущей вместе с попутчиками Вепрева, и оба они в мановение ока оказались в пещере Кайфолома. Здесь их встретило полное уныние — и Кайфолом, и подручные его, Влом и Невлом, уныло сидели на своих местах, загибаясь от скуки. Завидев парочку, Кайфолом оживился и мигом залебезил:
— Ах, чувствительно рад видеть вашсвтво, с чем препожаловали в мой скромный чертог, хе-хе?
— Внеплановая смена глюк-фишки, да не на простую, а на ту, что в твоей заначке! — прямо ответил Патлатый, — вот, Вепрев подтвердит.
Шурик неохотно кивнул, подтверждая слова Патлатого.
— Да нет у меня никакой заначки, — бегая по сторонам крысиными глазками заявил Кайфолом, — тупой стандарт!