Как известно, непорочное зачатие — редкость, вот и у особей, с трудом отчекрыженных от забора, обнаружились папаши достаточно авторитетные, чтоб позволять своим отпрыскам быть никчемушами, ибо все что должно было быть захапано — захапано уже и без их сопливого участия. Так вот слово за слово, ряд инспекций от служб, о которых никто никогда доселе не слышал во всей Паршиве, и количество счетов со штрафами за всякое внезапное окончательно поставило точку на идее нести в массы просвещение.
Далее была Крага в Апчхии, где Хастред пытался преподавать начертательную магию в местном университете (эльфийку, как оказалось, в академических кругах знали и ей места предложить буквально-таки не посмели, потому что окладов на ее пейгрейд позволить себе не могли). Гоблин поначалу порадовался карьерному росту, ибо доселе бывал в учебном заведении только слушателем. Однако оказалось, что профессором быть — одна морока, топора с собой не носи, дырки на штанах неприемлемы, драться со студиозусами значит ронять лицо, а прочий преподавательский состав, опасливо косясь на семь пудов бойцовой мускулатуры, вместо драк взывал к здравомыслию и повзрослению. Тайанне, заскучав сидеть дома, открыла салон эльфийской красоты, где накручивала дамам волосы на свои огненные пальцы и позволяла им обмениваться своими дамскими бормотушками, что оказалось идеей свежей и актуальной — сидеть по кабакам здешним кумушкам не позволяло воспитание в духе патриархата. Попытки проповедовать феминизм клиентура воспринимала с вежливым мечтательным хихиканьем, избегая, впрочем, всяких попыток продвижения по азимуму.
Шли дела ни шатко ни валко, скромные доходы не покрывали неконтролируемых расходов, так что финансовый парашют таял, а наняться на подработку пивным дегустатором Тайанне мужу почему-то запрещала. Ничего плохого или хотя бы яркого так и не произошло за целых два года, жизнь волоклась, как кляча, скорбная грудной жабой, и Хастред все чаще ностальгически посматривал в сторону тоскливого местного заката, а Тайанне потихоньку утрачивала сосредоточенность и началаподжигать скудные волосенки своих посетительниц, когда уплывала мыслью из пыльного салона к неведомым эльфийским чаяниям. Сложно сказать, кто из них вспылил и сорвался первым, но уезжали быстро в ночь, не взяв лишнего, оставив и сонных студентов и неумолчно трещащих барынь.
Заснеженные просторы Инландии оказались для Тайанне слишком уж... заснеженными. Приехали туда, не подумав, на зиму, когда и земли не видать под пушистым белым ковром. За гроши выкупили уединенную избушку-коту, в которой, если верить старосте, принимавшему те гроши, уже немало народу затосковало до смерти — но кто ж в наши просвещенные времена верит старостам. Хастред, будучи безо всяких предрассудков и привычный хвататься хоть за что, вписался в бригаду местных лесорубов. И рубка деревьев, и немудрящая игра в снежки, и грубая бражка после рабочего дня — ничто не вошло в конфликт с его немудреной натурой. А вот жене его места и тут не нашлось, и даже каких-нибудь зашоренных инок на перевоспитание взять оказалось негде — дур нет по сугробам брести две-три лиги до чужой коты, чтоб тебе там завили локоны, все равно незаметные под тяжелой меховой шапкой. Тайанне запаслась бумагой и пыталась писать монографию, что всегда казалось ей делом достойным и притягательным; но оказалось, что для этого нужна то ли жопа потолще, чтоб подолгу безболезненно сидеть на лавке, то ли какие-то нездешние добавки в организм. В общем, вышла у нее целая коллекция прекрасных клякс на листах, а первая строчка, хоть и крутилась на языке всю прошлую жизнь, так написаться и не сумела. Хоть огневому магу и не грозит замерзнуть, но сковывающее ощущение белого безмолвия давило на эльфийку с чудовищной силой, а она, переведя его в привычный яд, отыгрывалась на Хастреде. Тот, будучи вопреки гоблинской необузданной природе, терпилой и подкаблучником — сносил, с опасением прислушиваясь к медленно, но неуклонно выбирающей боевой взвод внутренней пружине.