- Я б и сам попортил, - согласился профессор азартно. - В рамках извечной войны промеж физиками и лириками. Да они, поганцы, в шибко высоких башнях устраивают свои обсерватории, разве долезешь.
- Можем вместе наведаться, уточнить, - предложил Хастред, осененный свежей идеей. Все мы знаем, как это работает — поначалу в белой вспышке прозрения мы видим яркий и безукоризненный идеал, и только когда проделали к нему полдороги — выясняем, что на самом деле идея представляет собою мертворожденное угребище. Впрочем, если достаточно пить, то грани стираются. - Я вас наверх занесу, а вы их позором заклеймите, как двоечников. Но это чуть позже, а пока — посодействуете в библиотеку проникнуть, чтоб по пути никого убивать не пришлось?
Профессор печально усмехнулся.
- Я б и сам посетил, взял чего-нибудь почитать тоскливыми вечерами. Да только не вхож уже... попросили в один прекрасный момент на выход, когда назначили уссурским авторам — Катапультину, Худому, Уважевскому — быть не почтенными классиками, а вроде как позором и вредным чтивом. Я, как водится, уперся рогом в свое, думал отстою, но нет, из программы выкинули... а чему мне молодых учить, если оно так оборачивается? Нет, когда художественную мощь начинают мерить политической линейкой — это образованием не назвать уже, это дурь непролазная, однобокая, стоеросовая.
Хастред нервно сглотнул. Да уж, картинка та еще рисуется.
- И чем живете теперь?
Профессор беспомощно двинул плечами, чуть развел руками. Оно и понятно, отдав всю жизнь единственному делу, к другому он приспособлен не был.
- Ясно, - заключил Хастред. - Ну, тогда тут и сидите, я на обратном пути загляну. Вон хозяин вам сейчас горячее подаст, и пива не стесняйтесь спрашивать, за все уплочено. Знаю я эти старые эльфийские монографии, без вас поди и прочесть не сумею.
- Нельзя ж их выносить оттуда, - предупредил профессор, против воли расплываясь в усмешке — ага, как же, подиктуйте правила дикому гоблину. Он даже с дипломом остается тем самым зангитом, наполовину боевой обезьяной, наполовину бешеным носорогом.
Хастред с пониманием ухмыльнулся в ответ, поднялся со стула, сделал шаг в сторону двери и прямо перед ней столкнулся со входящими городскими стражниками.
- Утро доброе, - провозгласил передний, ленивым взглядом обводя присутствующих. На Хастреде его взгляд задержался, поскольку больше было не на ком — хозяин мыкался на заднем плане и был при деле, а профессор едва ли привлек бы внимание, даже если бы повис у стражника на ноге, пытаясь ее отгрызть в меру своих скудных способностей. - Опаньки. Вы, сударь, кто таков будете?
Второй стражник высунулся у него из-за правого плеча, а третий сдал влево, и в нем Хастред с неудовольствием признал знакомого сержанта, с которым ходили вызволять Дрыхлого Дупня. Сержант его тоже, видимо, узнал, но вопить и верещать благоразумно воздержался, привалился к стене, скрестив руки на груди, и предоставил разбираться другим.
- Мой аспирант, дохтур лингвистических наук Параграф Заумный, - неожиданно четко отрекомендовал Хастреда профессор. «Был любитель вешать на уши лапшу» - пошла в голове гоблина на новый виток привязчивая песенка.
- К вашим услугам, - подыграл Хастред, церемонно склоняя голову.
- Вона как, - восхитился стражник. - Прощения просим.
Сержант криво улыбнулся в усы, но вот третий стражник оказался куда менее склонен к принятию очевидных решений — такое часто бывает, когда много получаешь по кумполу или очень хочешь повышение, а для этого порой надлежит взвинчивать статистику успехов всеми правдами и неправдами.
- Прям вот наук, вот прямо дохтур? - уточнил он недоверчиво. - Это гоблин-то? Сколько их тут в городе, и все поголовно дохтуры? У нас вот тоже установка на одного гоблина, именем Хастред, особые приметы — читать да писать умеет... ходит на двух ногах... крупный, лысый, пузатый, возможно топором оружен...
Хастред, не дожидаясь полного перечня достоинств, воздел руку и смахнул с головы капюшон. Волосы, полезшие из головы от зембусовой мази, еще не отросли до той длины, когда их придется перехватывать веревочкой, но плотность имели такую, какой и в самой жизнерадостной юности не было. Уж в лысые-то он с такой шевелюрой точно никоим образом не годился... да и пузо успело малость редуцироваться на свежем воздухе, здоровой чисто белковой пище и волне всяческих переживаний, можно было бы и его вывалить, но как же унизительно доказывать дуракам, что ты не ты.