— Вы нашли то, что искали?
Подняв взгляд, Майкл увидел сестру Шрайер, коренастую медсестру-немку с того этажа, на котором лежала Мэри.
— Не знаю, — ответил он.
— Ну и кого же вы искали в «Кто есть кто»? — не отставала Шрайер.
— Вообще-то я нашел того, кого искал. Сестра посмотрела ему через плечо на фотографию седовласого мужчины в годах.
— Финстер?
— Да. Вы его знаете? — в шутку спросил Майкл. Шрайер рассмеялась.
— Лично не знакома.
Закрыв книгу, Майкл поднялся с кресла и поставил ее на полку.
— Фамилия ему очень подходит, вы не находите? — спросила Шрайер. Взяв стопку журналов, она направилась к выходу.
— Чья фамилия?
— Август Энгель Финстер. Много денег, много женщин.
— Кажется, я вас не совсем понимаю.
— Если бы у меня бы л а такая фамилия, я бы ее обязательно переменила. Представляю, сколько бедняге довелось выслушать насмешек в детстве! Однако, полагаю, с годами он с ней свыкся — и сейчас она очень даже ему идет.
— Я вас все равно не понимаю.
— Я имею в виду его фамилию. — Открыв дверь, медсестра улыбнулась. — На немецком «август энгель финстер» — это великий ангел тьмы. То же самое, что сатана.
Майкл медленно шел по коридору, направляясь в палату к Мэри. У него в голове все смешалось. Это что, шутка? Он мысленно прокрутил все с момента встречи с Финстером до загадочных слов, произнесенных Симоном, и откровения, которое только что сделала медсестра-немка. Ангел тьмы? В последнее время у Майкла были проблемы со всей концепцией Бога; и вот теперь ему предложено убедиться, насколько сильна его вера в возможность существования дьявола. Поведение Финстера шло вразрез со всем тем, что понимал под злом Майкл; наоборот, этот человек всеми силами стремился помочь им с Мэри. Нет.
Это лишь случайное совпадение, так кстати подтвердившее мысль, которую заронил ему в сознание безумный Симон. Нет, этого не может быть. И Финстеру достались не ключи от рая — это было бы нелогично. Ключи от рая являются плодом вымысла — чем-то вроде чаши Грааля; все это выдумал какой-то давно умерший священник, стараясь укрепить веру и вселить страх. Разумом Майкл определился.
Иное дело — сердце. Оно неистово колотилось; на лбу у Майкла выступила испарина. Случайных совпадений не бывает. Когда слишком много улик указывают в одну и ту же сторону, это не случайно. Лучше всех это выразил Шерлок Холмс: «Истиной, какой бы невероятной она ни казалась, является то, что останется, если отбросить все невозможное».
Омерзительным чудовищем поднимало голову воспоминанием том, что Майкл испытал, оказавшись в подземелье Финстера. Холодный страх, ледяными щупальцами стиснувший спину. Тогда он не смог определить это чувство, но сейчас все встало на свои места. Ужас скрывался в тенях, в картинах, в человеке, который вел Майкла в зловещую темноту. А единственное утешение Майкл находил в деревянной шкатулке с ключами, которую крепко сжимал в руках. Тогда он этого не понимал, но сейчас, похоже, все начинало приобретать смысл. Майклу доводилось видеть зло — кое в ком из заключенных, начисто лишенных каких-либо чувств, чье единственное желание состояло в том, чтобы мучить, уничтожать других. Но он старался держаться от этого подальше. Однако в подвалах особняка Финстера зло было повсюду; Майкл ощущал его запах, чувствовал его отвратительное прикосновение к коже, слышал его в тишине.
Полностью погруженный в собственные мысли, Майкл столкнулся с доктором Райнхартом.
— Майкл? Очень хорошо, — мрачно произнес тот. — Я могу переговорить с вами?
Дождь, начавшийся в полночь, судя по всему, и не собирался прекращаться. В сочетании с пронизывающим холодным ветром, который задул с севера, дождь опустил температуру на пятнадцать градусов ниже нормы. В довершение ко всему утром разразилась гроза. Мэри смотрела в окно на то, как на горизонте пляшут молнии, и считала секунды до того момента, когда очередной раскат грома сотрясет палату. За последние несколько часов в палате похолодало, а весь мир стал каким-то более унылым и мрачным, и плохая погода была тут ни при чем. Мэри никак не могла решить, как признаться мужу. Майкл трудился изо всех сил, лишая, как она полагала, себя самого необходимого, — лишь бы оплатить лечение. Мэри всегда отличалась неистребимым оптимизмом; именно она поддерживала тех, кто попал в черную полосу в жизни. У нее на плече можно было выплакаться, в ее сердце можно было почерпнуть надежду. Но все это было для других; сейчас, даже копнув в самых сокровенных глубинах души, Мэри ничего не находила. Теперь обнадеживающих слов не осталось.
Майкл зашел в палату, застигнув Мэри врасплох. Не успев подготовиться, она, запинаясь, выдавила:
— М-майкл? — Мэри не могла смотреть ему в глаза, — Извини… я так сожалею…
Майкл взял ее руки.
— Шш… молчи. — Он крепко стиснул ее пальцы. — Врачи сами не знают, о чем говорят. — Его голос прозвучал бодро и уверенно. — Мы получим другое заключение, обязательно найдем выход… Сент-Пьеры никогда не сдаются.
Когда доктор Райнхарт сообщил ему страшную новость, Майклу показалось, его сердце разбилось на тысячу осколков. Однако ему удалось сдержать слезы; не собирался он плакать и сейчас. Мэри не должна это видеть.
— Майкл…
— Послушай, мы прошли через все, выпавшее на нашу долю, не для того, чтобы потерпеть поражение. У нас все всегда получалось. Ты была рядом со мной, и жизнь не потеряла для меня смысл; к такой жизни стоило возвращаться. То же самое верно и в обратную сторону. Я не собираюсь опускать руки и не жду ничего другого и от тебя. Мы прорвемся… — Отступив назад, он положил руки Мэри на плечи и посмотрел ей прямо в глаза. — Ты и я — вместе.
Как всегда, Мэри почерпнула силы в его словах.
— Есть и другие врачи, — постаралась как можно убедительнее произнести она.
— Вот именно. И мы пригласим лучших из лучших.
— Я слышала, разработаны новые методы лечения, которые еще не прошли испытания…
— Мы перепробуем всё.
Настроение менялось, и они оба чувствовали это, подпитываясь оптимизмом друг друга.
— Не надо забывать о травниках, о других новомодных методах, — в шутку добавила Мэри.
— Совершенно верно, хоть они еще и не опробованы, мы обязательно их используем. — Майкл улыбнулся. — Я буду проверять все вместе с тобой. В молодости мы не баловались наркотиками; быть может, стоит сделать это сейчас.
Мэри, не выдержав, рассмеялась — это было именно то, что так нравилось Майклу: улыбка, вернувшаяся на ее лицо, плечи, поднятые чуть выше.
— Во что бы то ни стало мы победим, — решительно заявила она.
— Вот и договорились, дорогая.
Умолкнув, оба задумались об одном и том же: им все время приходили в голову одинаковые мысли, и сейчас было то же самое. Несмотря на эту короткую вспышку веселья, оба прекрасно сознавали, что Мэри может не поправиться. Ее тело поражено раковой опухолью. Смертельная болезнь распустила свои щупальца везде, и надежда победить ее очень слаба. По мере того как молчание затягивалось, каждый проникал в мысли другого, и заговорить первым становилось все труднее.
— А что, если… — Мэри не договорила, не смогла подобрать подходящее выражение, но Майкл понял ее и без слов.
— Ты никуда не пойдешь. — Он произнес это так решительно, словно его слова могли материализоваться в исцеляющее лекарство.
Снова наступила проникнутая болью тишина. Майкл перевел взгляд на детские рисунки, на стоящие повсюду цветы — такие нелепые, не приносящие утешения. Цветы лишь обеспечивали выручку цветочнику, позволяя на мгновение увидеть и ощутить цветущий мир за окном. Они были жестоким напоминанием о том, чего лишен больной. Майкл уставился на упаковку печенья «Орео», которое принес Мэри. Сам не зная почему, он не мог оторвать взгляд от синего пакетика, будто в нем заключалось решение. У него в голове звучала назойливая реклама: «Малыш съест сначала печенье, а шоколадную глазурь оставит напоследок». Майкл поймал себя на том, что начинает злиться.