Ключи от Стамбула
ПРЕДИСЛОВИЕ
Жатвы много, а делателей мало.
Девять лет назад, знакомя русского читателя с героем исторического романа «Пекинский узел» графом Николаем Павловичем Игнатьевым, блестяще исполнившим свою секретную миссию в Китае, я уже чувствовал, что собранный мною материал о жизни и деятельности этого выдающегося человека, «льва русской дипломатии», как отзывались о нём современники, непременно потребует написания второй книги. Роман «Ключи от Стамбула» посвящён русско-турецкой войне 1877—1878 годов и всему тому, что ей предшествовало, ибо у всякой истории есть предыстория, первопричина, которая довольно часто ничуть не уступает следствию по яркости красок и силе интриги.
В предлагаемом читателю романе речь пойдёт о чрезвычайно сложных отношениях между Россией и Турцией, Балканским Востоком и Европой, так как во внешней политике давно бытует мнение, что «ключи мира принадлежат тому, кто владеет Балканами», а ими — всецело! — владела тогда Турция. Вот и выходило, что ключи от Стамбула (Константинополя) это своеобразные ключи от той мистической пяди земли, где Свет и Тьма сходятся стенка на стенку, не на живот, а на смерть, но смерть особенную — во Христе! — и, значит, вечную. Об этом никогда не забывал главный герой романа граф Николай Павлович Игнатьев, прямой потомок святителя и чудотворца московского митрополита Алексия, об этом должны помнить живущие ныне и те, кому в свою очередь придётся отстаивать честь и достоинство России.
Роман «Ключи от Стамбула» основан на реальных фактах. Его центральными фигурами являются государь император Александр II, султан Абдул-Азиз, российский канцлер князь Горчаков и Николай Павлович Игнатьев — профессиональный военный разведчик, дипломат, вовлечённый вместе со своими сотрудниками в круг роковых обстоятельств, запутанных, как нити дворцовых интриг, достоверных, как ковчег Завета, и мистических, словно исходная точка Вселенной.
Автор
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЖЕРТВА РЕВНОСТИ ИНТИМНОЙ
Глава I
Поднявшись по привычке в шесть часов утра, генерал-адъютант Свиты Его Величества Николай Павлович Игнатьев, отметивший на днях своё тридцатидвухлетие, поцеловал жену, перекрестил годовалого сынишку, мирно посапывающего в своей детской кроватке, испросил у Бога милости и стал собираться на службу.
Его камердинер Дмитрий Скачков, добродушный богатырь с небесно-ясным взором, помог ему надеть мундир, поправил аксельбант, проверил, не низко ли свисает сабля, немного подвысил её и, сделав шаг назад, сказал довольным голосом: «Теперь хоть во дворец, хоть под венец».
— Под венцом был, а во дворец пора, — живо ответил Игнатьев, но весёлая улыбка, тронувшая его губы, быстро сошла с лица. Сказалась бессонная ночь, в течение которой он так и эдак кроил-перекраивал в уме канву вчерашнего спора с князем Горчаковым, человеком, прямо скажем, весьма «нессельродовских» взглядов на внешнюю политику России. Суть их разногласий давно была ясна обоим и касалась «больного человека», как в высших сферах называли Турцию, впадавшую время от времени в голодные обмороки из-за крайней расточительности её нового правителя султана Абдул-Азиза. Будучи главой Азиатского департамента, Игнатьев предлагал своему шефу внимательнее присмотреться к новому владыке Порты Оттоманской, с пониманием отнестись к его переустройству государства на европейский лад, во что бы то ни стало заручиться его дружбой и, не упуская времени, укреплять позиции России на Балканском полуострове. А «старик», как за глаза именовали князя Горчакова в Министерстве иностранных дел, коим он неспешно управлял-руководил с апреля тысяча восемьсот шестьдесят второго года, вместо дельного ответа пренебрежительно фыркнул.
— Дружба с султаном мне и даром не нужна.
Игнатьев начал возражать.
— Ваша светлость, Восточный вопрос существует и нам от него не уйти. Поэтому я полагаю, что в наше сумбурное время уже не достаточно для статуса России как великой империи ограничиваться моральной поддержкой православия. Нам надо самым спешным образом закладывать основы будущей государственности балканских народов.
— А кто против? — отозвался князь. — Я лично «за». — Но без восстаний, мятежей и революций.
Александр Михайлович снял с переносицы очки и, подышав на стёкла, стал отстранённо протирать их чистой, приготовленной заранее салфеткой, как бы давая тем самым понять, что не потерпит вольнодумцев в своём ведомстве — сотрёт их в порошок.