Когда Корней впервые путешествовал по стране, его поезд совершил экстренную остановку — какая-то женщина сиганула под колеса. Он удивлялся: почему люди кончают с собой в благополучной Чехии?
Пожив здесь, он частично избавился от наивно-восторженных шор (как и всякое государство, это имело и недостатки, и уродливые стороны), но не перестал любить Прагу любовью пылкого мальчишки. Он и родился двадцать восьмого сентября — в День чешской государственности. Такое вот пророческое совпадение.
Маринка предпочитала морской отдых: валяться на пляжах, а не карабкаться по холмам с навьюченными рюкзаками. Она ныла, натерев мозоль, а Корней злился. Уже тогда холодок пробежал между ними; он заглядывал в глаза Маринки, прикрытые солнцезащитными очками, только для того, чтобы увидеть свое отражение в стеклах.
Поездка должна была укрепить разболтавшиеся отношения. Они продержались еще год, готовились к свадьбе, ругались, мирились. Разбрелись, как пресловутые корабли. Маринка вышла замуж за коллегу. Корней эмигрировал, реализовал мечту.
Жизнь продолжалась.
В офисе пахло свежим кофе.
Коля Соловьев поедал картошку-фри.
— Здоровый завтрак, шеф?
Соловьев заурчал, похлопал себя по выпирающему животу.
Они познакомились в Днепре пару лет назад. Колина жена Алиса обучала Корнея азам чешского языка. Милая интеллигентная семья, поклонники джаза и классической литературы. Очаровательная дочурка-дошкольница. Соловьевы вскоре переехали за границу, на историческую родину Алисы, но поддерживали с Корнеем связь по вайберу. Пройдя через все круги бюрократической волокиты, Коля открыл в Праге издательство. И сразу предложил Корнею вакансию. А тот сразу согласился.
И как теперь не верить в судьбу?
Соловьев смахнул крошки с бороды, которую отрастил, войдя в возраст Христа.
— Угощайся.
— Спасибо.
Корней выудил из коробки картофельную соломку.
Офис купался в солнечных лучах. Молодое издательство состояло из двух работников. Соловьева и Туранцева.
Бóльшую часть комнаты занимал полупромышленный принтер, способный печатать что угодно, от наклеек и визиток до книг. В его тени расположились ламинатор, переплетчик, скобосшиватель. И смахивающий на футуристическую гильотину польский резак. Корней (его профессия официально называлась grafik) в совершенстве владел программами вроде Corel Draw и Adobe Photoshop, но пользоваться типографической техникой учился с нуля.
— Ну и ночка у меня сегодня была, — сказал Соловьев. — Малая кричала во сне, перепугала нас. Потом кошмары до утра мучили. Ты снился, кстати.
— О, это действительно кошмар.
— Кошмар — что я тебя убил во сне.
— Убил? Как? За что?
— За что — неведомо. А «как» — самое интересное. Я твою голову засунул под это лезвие.
— Мило. — Корней взглянул на резак, чей нож без труда кромсал пятьсот листов ксероксной бумаги за раз. — Знаешь, — сказал он, — некоторые племена Амазонки ставят знак равенства между сном и бодрствованием. Если им приснилось, например, что сосед украл у них свинью, они могут потребовать возместить ущерб в реальности.
— Существуй мы по таким правилам, мои сны привели бы нас с Алисой к разводу.
Корней улыбнулся, усаживаясь за компьютер.
— Тебе правда-правда не снятся сны? — спросил Соловьев.
— Крест даю.
С отрочества Корней думал, каково это — видеть в своей голове картинки. Летать, как птаха, разговаривать с мертвыми, даже трахаться. Он представлял, что, заснув, люди попадают в кинотеатр и следят за разворачивающимся на экранах фильмом. Конечно, он иногда завидовал человечеству, награжденному ночными грезами. Его сон был семичасовым беспамятством. Зато он был уверен, что не встретит субъектов из прошлого и во сне.
— Может, ты просто забываешь? — предположил Соловьев. — Сны снятся всем, включая слепых от рождения. Они снятся мышам и голубям!
— Рад за вас. Но мои ночи чисты от непрошеных образов. Я хочу отдыхать, а не галлюцинировать. Вчера на Надражи Вршовице какой-то наркоман терся лицом об асфальт. Само собой, он бы приснился мне, — Корней щелкнул пальцами, — не будь мой мозг защищен от мусора.
— Терся об асфальт?.. — заморгал Соловьев.
— Да, — помрачнел Корней, — разодрал себе губы в мясо. Я вызвал скорую.
— Полнолуние.
— Оно самое.
Соловьев погрузился в раздумья и через минуту сказал: