rMrDrR
dMdDdR
mMmDmR
У человека есть три потенциала - мотивационный (m), деятельный (d) и рефлексивный (r). Сочетаясь друг с другом, эти три потенциала образуют сеть деятельностных характеристик субъекта. Если мы по вертикали расположим маленькие литеры, а по горизонтали большие, получим этот набор сочетаний. mM - хочу хотеть, базовый мотив, причина участия в деятельности; dM - делаю цель, ищу среди множества вариантов цели тот, который действительно соответствует моим истинным желаниям; rM - понимаю, чего хочу, это образ конечного результата деятельности; mD - хочу (готов) делать, проектирование действия; dD - делаю действие, собственно действие в чистом виде; rD - понимаю, что и как сделано, каким способом; mR - хочу понять ситуацию; dR - делаю свое понимание ситуации; rR - понимаю, что и каким образом я понял, упаковка понимания. Эти состояния - одновременно являются этапами процесса деятельности. Проживая их, человек накапливает опыт проживания этих состояний. Когда ты читаешь тексты о рефлексивных технологиях, ты живешь только в правом столбце этой матрицы. Ты знаешь о них, но ты не можешь ставить цели и действовать в рамках рефлексивных технологий. Поэтому знание о технологии, сколь бы подробным оно ни было, не является признаком овладения ею. - В интернете я нашел твою работу, в которой схема деятельности выглядит чуть иначе. - Неважно, какие части в деятельности выделить. Классификаторы всегда условны. Смешно считать какой-то классификатор более правильным, чем другой. Вопрос всегда в том, насколько та или эта схема удобна и полезна в данной ситуации. Но, по большому счету, можно вообще не пользоваться классификаторами, и при этом действовать как мастер. В процессе этого диалога обнаженная купальщица вышла из воды и водрузилась на свой лежак, с удивлением глядя на то, как два зрелых самца склонились над непонятными знаками, нарисованными на песке. Слушая речь Евгения, она со скучающим выражением лица достала сигарету и прикурила. Дым пошел в нашу сторону, и я с омерзением поморщился. - Не обращай внимания, - сказал Евгений. - Она притянута сюда твоим подсознательным желанием. Осознай это желание. Тебе просто нравится кокетничать с самим собой, делая вид, что женское внимание тебе неприятно. Тебе жизненно необходимо, чтобы они обращали на тебя пристальное сексуальное внимание. Эта программа заложена в тебе одной давней ситуацией, когда ты оказался отвергнутым. С тех пор... Его слова пробудили сначала смутное, а потом горячее, как пляжный песок, воспоминание ранней юности. Я вспомнил девушку, которая говорила мне, что ей приятно чувствовать себя последней проституткой и тварью, потому что она изменила мне сразу с двумя мужчинами и ей это очень, очень понравилось. Воспоминание настолько ярко встало перед моими глазами, что я начал жить в нем. - Теперь попробуй убрать себя из этой ситуации. Выйди в рефлексию к самому себе, - услышал я голос Евгения. - Посмотри на себя сверху. Хорошо. А теперь выдерни себя из этой ситуации и убери ее из поля мышления. С громким вдохом я вытянул себя из ситуации, а затем, ощущая внизу живота напряжение, выдохнул воздух, и ситуация растворилась в пустоте. - Посмотри, - сказал Евгений. Обнаженной загоральщицы уже не было на лежаке. Она удалялась с пляжа, наспех накинув на плечи купальный халат и неся остальные вещи в руке. - Реально только то, что присутствует в твоем мышлении, - усмехнулся он. Вернемся к рисунку. - Эта матрица, - сказал я, - она ведь характерна для любой деятельности, не только для той, которой занимаешься ты? - Для любой. Но редко кто-то из участников деятельности задумывается о маршруте, по которому он идет. А здесь этот маршрут нарисован. И понятно, что если ты не идешь по всему процессу, прорабатывая подробно каждый этап, то ты не сможешь добиться успеха. - А если все проделал, но успеха не добился? - Это невозможно. Значит, на каком-то этапе технология не была выдержана. - Не понимаю. - Если перед тобой сидит несколько человек, занятых одним делом, например, бизнесом, и ты сначала зажигаешь их желание что-то сделать, задействуя mM потенциал, потом толкаешь их в целеполагание и в изображение образа желаемого результата всей деятельности, а потом переходишь к следующим описанным этапам, то на каждом участке этого пути они вынуждены договариваться друг с другом о способах и принципах совместных действий, об учете лично-профессиональных интересов друг друга. Строя такое общение, ты обеспечиваешь их способность вместе добиться успеха. Если на каком-то этапе ты не дожал их или просто не увидел, что они не договорились по принципиальным моментам, ты заложил мину замедленного действия. В деятельности эта недоговоренность обязательно скажется или как конфликт или как катастрофа. - А что же считать существенными моментами? - Существенно все, что касается распределения материальных ресурсов, власти, статусов, ответственности и ключевых функций. На каждом шаге описанного процесса деятельности они должны быть распределены с учетом способности и готовности людей этот шаг осуществить. Если, скажем, человек хорош в столбцах M и R, но очень слаб в D, нельзя поручать ему действия в рамках проекта. Он хорош в целеполагании и анализе ситуации. Если человек силен в D и R, но слаб в M, будет ошибкой доверить ему постановку целей. В совместной коммуникации все их сильные и слабые стороны очень хорошо проявляются. В каком-то смысле эти сильные и слабые потенциалы задают судьбу человека, которая повторяется от одной ситуации к другой, каким бы видом деятельности он ни занимался. А теперь можешь ты сформулировать, что я делал с тобой в процессе нашего разговора? - Провоцировал меня на включение в деятельность по освоению рефлексивных технологий, воздействовал на mM и mR. - Через mR воздействовал на mM, если уж быть совсем точным. Потому что всегда проще использовать тот мотивационный потенциал из нижней строки, который в данный момент у человека высок. Кстати, потенциалы меняются вместе с накоплением или забыванием опыта деятельности. Мы замолчали. - Мне пора в город. Хотел зайти на работу, - сказал я. - Я пойду с тобой, - ответил он. - Михайлов сейчас в издательстве. 11 В издательстве все еще работали криминалисты. Михайлов руководил действиями уборщиков, которые с мрачными лицами удаляли органические останки с клавиатуры и дисплея. Я кивнул Михайлову и удалился. Женя остался с ним, чтобы, как он сказал, перекинуться несколькими словами. Я зашел к Елене. - Привет! - Привет! Она встала из-за стола и мы вышли в коридор. - Пойдем на балкон, - предложила она. Мы вышли на увитый виноградом балкон, который располагался в конце коридора. С моря подул свежий бриз. Я обнял ее и поцеловал. - Ты горячий, - сказала она. - Только что с пляжа. Хотел избавиться от неприятных впечатлений. - Расскажи мне, в чем там дело. Все мои коллеги сходят с ума от любопытства. Говорят, что у вас есть рукопись, которая убивает читателей... Я кивнул головой. - Это правда. Есть такая рукопись. И я тоже ее читал. Она побледнела. - Значит, тебе тоже угрожает опасность... - Нет смысла начинать умирать, пока смерть не постучалась в двери, - ответил я ей фразой Михайлова. Она улыбнулась и прижалась ко мне. - Я хочу тебя, Ворчагин. Прямо здесь хочу. - И не испугаешься? Она покачала головой. - Ле-ена! К телефону! - раздался протяжный крик. - Нам не дадут этим заняться. Приходи ко мне сегодня... Пока. Я стоял и смотрел на небо. Оно было ослепительно синим, а над морем приобретало слегка зеленоватый оттенок. У меня перед внутренним взором снова побежали строчки книги. "Я перенес их на землю, где жизнь была суровой и полной опасностей. И я воплотил своих умерших друзей в тех, кто стал потомками созданий Вельзевула. Мы снова были близки. Им нравилось быть людьми. Но, видимо, Вельзевул по ошибке заложил в человеческую природу что-то пагубное. Или так мстила мне материя этой вселенной, так и не смирившаяся с тем, что я вырвал ее из пустоты. Люди начали убивать друг друга. Я поначалу воскрешал убитых. Но потом, когда племя человеческое стало многочисленным, я понял, что это бессмысленно". Кто-то положил руку мне на плечо. Я обернулся. Это был Евгений. - Книга, текст книги бежит перед моими глазами, - сказал я ему. - Я должен прочесть хотя бы часть текста, - сказал Евгений. - Где ты хранишь свою копию? - Ты уверен, что?.. - Есть только один способ стать уверенным, правда? Мы перешли в издательство, которое блистало чистотой. Светы на рабочем месте не было. Наверное, она лежала дома и пила успокоительное. За столом Апраксина сидел Михайлов и пересматривал содержимое ящиков. Он исподлобья взглянул на меня и вернулся к своему занятию. Я сел за стол, привычным движением поискал ключ в письменном приборе, но не нашел его там. - Вы не видели, где ключ от моей тумбы? - спросил я Михайлова. - Она открыта. Ключ увезли криминалисты. Я выдвинул нижний ящик и достал папку. Довольно было одного взгляда, чтобы убедиться, что текст, который приходил ко мне сам, был частью книги. Правда, я заметил, что приходил он ко мне не подряд. Между предложениями, которые я видел внутренним взглядом, иногда были пропуски в несколько страниц. - Что ты делаешь? - спросил Женя, усевшись в кожаное кресло. - Сверяю текст, который приходит ко мне, с настоящим текстом книги. - Я не советую его читать, - сказал Михайлов. - И тебе, Женя, тоже. Нет смысла рисковать собой. Кстати, Ворчагин, это именно те деньги, которые принес Петров-Ананасов? Он извлек из ящика апраксинского стола пачку стодолларовых купюр. Я подошел поближе. - Да, похоже, что это они. - Я кладу их на место. Но думаю, что вам надо найти более безопасный способ хранить крупные суммы. Я знал за Алексеем привычку класть деньги в самые незащищенные места. Но, с другой стороны, никакой грабитель не стал бы искать в столе деньги. Особенно когда рядом стоит внушительный сейф. Евгений уже читал рукопись. - Я думаю, - сказал он, - пора устроить встречу с автором этого текста. - В любое время, - ответил Михайлов, доставая из кармана пейджер и листая последние сообщения. - Сейчас он находится в баре "Джентльмен" на Ланжероновской. - Могу ли я пригрозить ему публикацией всех сведений о нем, какие у нас имеются? - спросил Ломоносов Михайлова. - Да. У нас уже давно готовы материалы для публикации. Мы не видели смысла тревожить общественность. Было принято решение, что мы дадим информацию в СМИ как только почувствуем, что не можем контролировать события. Мне кажется, что уже пора. 12 Мы подъехали к бару на михайловском форде. На небольшой открытой площадке сидели люди, но Петрова-Ананасова среди них не было. Мы заглянули внутрь. Он сидел один в правой половине бара, в углу, и медленно пил персиковый сок через соломинку. В первое мгновение я не узнал его. На нем был стильный пиджак, темно-синяя рубашка с галстуком, волосы, аккуратно уложенные на голове, блестели как в рекламном ролике про "мягкие и шелковистые". Борода была тщательно подстрижена и торчала ровным козлиным клинышком. - Здравствуйте, господин Петров-Ананасов, - сказал Михайлов, садясь за тот же столик. Мы с Евгением последовали его примеру. Подошедший было официант, наткнувшись на наши взгляды, решил ретироваться на кухню. - Зачем пожаловали, Михайлов? - спросил Петров-Ананасов, не вынимая изо рта соломинки. - Мне, как и всегда, нужны ответы. Например, зачем вы прошедшей ночью посетили издательство "Героникс"? - Ваши криминалисты нашли мои отпечатки? - иронически улыбнулся наш собеседник. - Вы оставили достаточно других следов, - усмехнулся в ответ Анатолий. - Кстати, познакомьтесь. Это Ворчагин и Ломоносов. Они коллеги и друзья убитых Вами работников издательства. Петров-Ананасов допил сок и взглянул на нас. Его глаза, почти бесцветные, на мгновение вспыхнули в полумраке бара. - У меня есть все основания арестовать вас, Петров-Ананасов, - сказал Михайлов. - Вы были на месте преступления сегодня ночью, и я предъявляю вам официальное обвинение в убийстве Алексея Апраксина. - И что дальше, Михайлов? Вы снова попытаетесь засадить меня в тюремную камеру или убить? Вы же знаете, что это также бесполезно, как пытаться уничтожить рукопись... Ваши средства на этом исчерпываются. Подумайте, зачем вам все это нужно? Посмотрите, сколько вокруг радостей жизни. А вы уже несколько лет гоняетесь за мной и пытаетесь остановить то, что я делаю. Вы еще не убедились, что это бессмысленно? Вы спасаете жалкие жизни никчемных людей, не давая им читать мою рукопись. Но зачем? Неужели вы думаете, что жизнь для них более ценна, чем знание, которое они получат? И неужели вы всерьез думаете, что человек после смерти перестает существовать? А вам не приходило в голову, что читатели моей книги не умирают, а переходят на другой уровень сознания, который живущими здесь, на этом уровне, воспринимается как смерть? Вы раскопайте могилы тех, кто погиб. Все они пусты. Потому что эти люди забрали свои тела и реконструировали их на новом уровне бытия. И что вы делаете во всей этой истории? Препятствуете человеческой эволюции? - А вы спросили у этих людей, чего они хотят, перед тем, как дать им рукопись? Действительно ли они желают перейти на новый уровень сознания? - спросил Евгений. - Я не заключал с ними письменных контрактов, если вы об этом, молодой человек. - Я о том, что вы палкой пытаетесь загнать человечество в состояние, к которому оно по собственной воле не стремится. И преступление ваше гораздо серьезнее простого убийства интеллектуальным оружием. Это ловушка для всего человечества. Почему ловушка? Потому что я не верю, что вы это делаете, заботясь о человечестве в целом. Вы делаете это, заботясь о себе, о своих личных интересах. В чем они, господин Петров-Ананасов? Зачем мы все нужны вам? - Вам придется поверить мне, что этот выход для человечества наилучший. В конце концов я создал эту вселенную, и я знаю, что делаю, - сказал Петров-Ананасов. Евгений недобро улыбнулся. - Я понимаю ваши слова так: доверься моему авторитету. Я старше и умнее. Извините, но ссылка на авторитеты - прием, который плохо пахнет. - В таком случае, нам не о чем говорить. - А вы подумайте получше, господин Петров-Ананасов. Если вы станете прятаться за свой авторитет и откажетесь говорить об истинных намерениях, у нас есть все возможности предупредить человечество о грозящей ему опасности. Пройдет несколько лет и земля будет гореть у вас под ногами, где бы вы ни оказались. Теперь у нас нет причин скрывать от людей то, чем вы занимаетесь. Напротив, есть причины предать вашу деятельность гласности. Если же вы заявите о своих истинных намерениях, как знать, не станем ли мы вашими союзниками? Ведь у нас тоже есть основания быть недовольными тем, как устроен этот мир. Выбор за вами, господин Петров-Ананасов. - Эта беседа бессмысленна. Вы можете ставить меня перед необходимостью выбора, но не понимаете, что это выбор иллюзорный. Нет никакой возможности рассказать о моих истинных намерениях. Они лежат за рамками человеческого понимания. - Знакомая сказка, - покивал головой Евгений. - Пути Петрова-Ананасова неисповедимы. Позвольте вас разочаровать. Знаю я, чего вы хотите. Замысел прост до безобразия - все читатели, не умирая фактически после смерти, становятся полностью зависимыми от вас. Ваша мечта - создать армию зомби. И к этому сводится вся неисповедимость. В этот момент у меня в районе третьего глаза возникло странное ощущение чужого присутствия. Словно кто-то снаружи осматривал содержимое моего мозга, а потом что-то оставил там. Что-то живое и холодное. - Ну, знаете, это возмутительно, - фыркнул Петров-Ананасов. - Вы обвиняете меня в мерзостях, потому что ваш жалкий человеческий мозг не может вместить всего величия моих замыслов. - Вы с самого начала допустили ошибку. Поселив сознания своих погибших друзей (первосозданных личностей) в человеческую плоть. В результате люди стали слишком независимы от вас и в грош вас не ставили. Вы устроили потоп, сожгли Содом, время от времени посылали пророков, делая их полностью зависимыми и подконтрольными, и все это на какое-то время позволяло сохранять ваше влияние в человечестве. Сейчас и это уже не помогает, не так ли? Церкви стали огромной фабрикой по зарабатыванию денег, им до вас нет никакого дела. Для них вы самозванец и сумасшедший, один из многих. Наука, философия, методология, созданные человеческим интеллектом, в котором теперь живут воплощенные свободолюбие и свободомыслие первосозданных личностей, в вас не нуждаются. Вы становитесь фигурой далеко не ключевой. Просто фокусником. Зомби куда более послушны... Петров-Ананасов изучал скатерть, слушая эту обвинительную речь, потом поднял на нас глаза и по моей спине побежала мелкая, противная дрожь. В его взгляде читалась холодная, всепоглощающая ненависть. Потом он встал из-за стола и молча растворился в воздухе. Я смотрел на Евгения с восторгом. Михайлов с удивлением. - Если угроза произнесена, надо ее исполнять, - сказал Ломоносов. - Я согласен. - кивнул Анатолий. Он достал мобильный телефон и набрал какой-то длинный номер. Потом заговорил на незнакомом мне языке. - Ты в издательство сейчас? - спросил меня Женя. - Да, зайду, может быть, поработаю... - Ну а мне пора по личным делам. Михайлов закончил говорить по сотовому и сообщил: - Через два часа ведущие информационные агентства мира сообщат о том, что наш знакомый написал рукопись, являющуюся опасным психотронным оружием. Будут показаны кадры смертей его читателей и приведена статистика. Надеюсь, это хоть в какой-то степени сломает его планы. Он опять стал набирать какой-то номер. - Ты заметил, какие приемы я применил к нашему знакомому? - спросил меня Евгений. - mM и dM? - спросил я. - Да, я провел его по этим двум состояниям. Первое из них почти не трогал. Но приема было использовано три. Первый - "Чего ты хочешь?", второй - "Определяйся, какой из двух вариантов для тебя приемлем", третий - "Я понимаю твою цель так...". Первый прием - это толчок в dM. Тут ты прав. Второй - самоопределение на самом деле содержит в себе ловушку. Человек не может уйти от завешенного самоопределения. Он может или действовать в установленных ему рамках или разорвать коммуникацию. А третий - изложение цели, как я ее понимаю, - это снова толчок в dM. То есть, если я ошибаюсь, скажи, как есть на самом деле. А если я попал по существенному для тебя основанию, угадал, то думай, что с этим делать. Собеседник решил бежать, поскольку не чувствовал себя готовым к продолжению. - Но он не производит впечатление человека, владеющего рефлексивными технологиями. Значит, гипотеза о том, что они содержатся в рукописи, ошибочна? спросил я. - Не думаю. Просто рефлексивные технологии - самый эффективный инструмент управления из всех существующих. Петров-Ананасов не пишет книгу руками. Она возникает как следствие его намерения ее создать. Библия тоже не написана создателем мира. Она писалась людьми, полностью зависимыми от него. Сегодня времена изменились. Он просто создает машинописную копию книги своим намерением. Поскольку он создатель вселенной, текст содержит самые эффективные приемы управления, какие только существуют. Но он не владеет ими, и не может использовать в коммуникации. Они просто появляются в тексте как одно из совершенных качеств этой вселенной. Михайлов закончил говорить по телефону и спросил, может ли он куда-то подвезти нас. - Я еду в издательство, - сказал я. - А я по личным делам, поэтому доберусь сам, - улыбнулся Ломоносов. Мы вышли на воздух. Евгений пожал нам руки и направился в сторону Приморского бульвара. А мы доехали до "Героникса". По дороге Михайлов сказал, что ни разу не видел нашего автора в столь жалком положении. - Это был первый случай на моей памяти, когда не он управлял окружающими, а им управляли, - произнес он, останавливая машину. Мы попрощались, я поднялся в нашу опустевшую комнату и включил компьютер. Рукопись лежала на подлокотнике кресла, где ее оставил Евгений. Я не хотел ею заниматься, просто убрал в тумбу, чтобы не валялась на видном месте. Установив на компьютер "Эпоху империй", я в наушниках погрузился в игру и играл, пока закатное солнце не погрузило комнату в ярко-желтое сияние. - Ворчагин! Ты здесь? Сквозь заклинающие вопли магов и шум сражения этот голос казался потусторонним. Я выглянул из-за экрана. На пороге издательства стояла Елена. В лучах солнца она была сияющей и прекрасной. Ни слова не говоря, она расстегнула три пуговицы на своей полупрозрачной блузе, сняла бюстгальтер и, расстегнув еще одну пуговицу на талии, отбросила в сторону юбку. Та же участь постигла и тонкие, прозрачные трусики. Обнаженная, с распущенными волосами, в туфлях на высоком каблуке, она приближалась ко мне, залитая солнечным светом, нисколько не смущаясь тем, что ее могут увидеть из дома напротив или тем, что кто-то может зайти в незапертую дверь. Она раздела меня медленно, лаская руками и прикосновениями волос, а потом я любил ее, пока город не погрузился в сумерки. Обнаженные, мы стояли у окна и смотрели на небо со сказочно прекрасными облаками. Казалось, город опустел - так было тихо вокруг. Куда-то делись кричащие во дворах дети, перестали ездить автомобили. Обнимая друг друга за талию, мы наблюдали как в небе проступают первые звезды. А потом мы вышли в теплую июльскую ночь, свернули на Дерибасовскую, где разряженная публика переходила от одного кафе к другому, съели вкусную большую пиццу, запив ее соком, пересекли Соборную площадь и направились домой. 13 Мы вошли в ее квартиру и вместе приняли душ. Потом, влажные и горячие, пили чай на кухне и болтали о пустяках. Около полуночи нам обоим захотелось спать, и я пошел домой, сказав, что утром она может по дороге на работу разбудить меня, и мы вместе позавтракаем. В любовных романах есть один большой недостаток. Они не оставляют времени ни на что, кроме себя. Потом это их свойство плавно перекочевывает в семейный быт. И все это - процесс убивания бесценного времени ради мимолетных удовольствий, которые поначалу остры и привлекательны, а потом становятся всего лишь растратой жизненных сил. Такие мысли вертелись в моей сонной голове, пока я шел до своей квартиры. Я мечтал о беззаботном сне. Но моим мечтам не было суждено сбыться. Войдя в квартиру, я сразу ощутил чье-то присутствие. Но быстро пройдя по комнатам, никого не обнаружил. - Надо все-таки поменять замок, - сказал я вслух самому себе. Звук голоса прозвучал как-то странно: я услышал глухое эхо. Потом перед глазами у меня зарябило и резко раздвинулся в стороны какой-то прозрачный занавес. Комната была как будто бы прежней, но от каждой вещи во все стороны неуверенно потянулись тонкие гибкие нити. Они проходили сквозь меня, переплетались друг с другом. Я увидел, что стены прозрачны и небо сияет звездами прямо сквозь потолок. Восторг и страх парализовали меня. Какая-то сила заставила мое тело развернуться на 180 градусов, и я увидел перед собой Марка Витгенштейна и Алексея Апраксина. Они смотрели на меня и смеялись. - Привет, Ворчагин, - произнес Витгенштейн, растягивая слова. - Что нового в "Герониксе"? - Ребята, вы что, не умерли? - спросил я. - И да, и нет, - сказал, улыбаясь, Апраксин. - Мы теперь в странном месте, которое называется Клуб Читателей. Здесь есть возможность собрать свое тело заново, и жить в нем. Поэтому мы и стоим перед тобой в прежнем виде. Я слышал, ты задавался вопросом, что заставило меня читать книгу. Ответ прост. Я получил массу возможностей после того, как поменял один мир на другой. - Думаю, что человечество почти ничего не потеряет, - шепотом произнес Марк, от того, что перейдет сюда целиком. Мы хотим пригласить тебя в наш мир. Можешь перейти прямо сейчас. Говоря эти слова, он смотрел на меня так пристально и настороженно, что в моем сознании зашевелилось подозрение. - Вы от имени Петрова-Ананасова меня приглашаете? - спросил я. - За тобой охотятся могущественные силы, - сказал Апраксин. - Они хотят твоей окончательной смерти. Петров-Ананасов может тебя спасти. Пойдем с нами и мы дадим тебе убежище. - Нет. Я останусь здесь. Занавес начал медленно закрываться. - Пока, Ворчагин! - Алексей ударил меня по плечу. - Не грусти. Мы еще увидимся, - улыбнулся Марк. Я махнул им рукой, и комната обрела прежний вид. От крепкого удара по плечу осталось тяжелое ощущение. Когда оно прошло, я почувствовал, что плечо как будто царапает иголка. Посмотрев, я действительно обнаружил там портняжную булавку с маленьким бумажным шариком на ней. Шарик был проколот насквозь. Осторожно, боясь повредить бумагу, я развернул его и прочел написанное микроскопическими буквами послание. "Не подходи к морю, тебе нельзя его видеть". Бумага была очень необычной. Как будто пластиковой. Буквы на ней скорее были похожи на выжженные, чем на написанные. Я спрятал записку вместе с булавкой в бумажник, чтобы показать завтра Михайлову, и лег в постель. Но сон не шел. Темнота была составлена множеством разноцветных пятнышек различной формы. Они складывались друг с другом в загадочные узоры и целостные образы. Какие-то рожи возникали и изменялись на фоне потолка, в причудливые профили складывались шевелящиеся на ветру занавески, тени на потолке и стенах превращались из плоских в объемные, и за ними начинало угадываться неведомое и пугающее пространство. Спать я не мог. Я зажег торшер. Мир словно утратил реальность и определенность. Этот занавес, который внезапно раздвинулся перед моими глазами полчаса назад, приоткрыл реальность совершенно иную. И, казалось, что она истинная. А та, которую я вижу перед занавесом, теперь больше походила на иллюзию, вечно меняющуюся голограмму, созданную не только для зрения, но и для всех органов чувств. Я взял с ночного столика бумагу, ручку, и слова, полные тоски и щемящей боли, вылились наружу. *** Я прощаюсь с тобой, моя жизнь. Полная радостных грёз, ты медленно уходишь, Скрываясь за моей спиной, Уходя без остатка, Оставляя меня одного. Мне не жаль. Только волны тоски, Светлой печали при взгляде на бесконечность, Накатывают на моё сердце. А оно уже не бьётся. Только трепещет, Как голос птицы, Поющей закатному солнцу Последнюю песню. Я плакал, когда писал их. Но не от жалости к себе. Я тосковал по бесконечности, которая скрывается от меня за маской повседневного мира, я плакал от чувства обреченности. От того, что я привязан к этому миру и не могу разорвать эту связь. И еще от того, что врата в иной мир в виде текста, созданного богом, лежали передо мной, но я после визита умерших коллег уже не сомневался, что они ведут прямо в капкан. Я уснул над своими стихами, не выключив торшер. 14 Звонок в дверь разбудил меня. Я выглянул в окно. Елена стояла у двери. Выглядела она превосходно. Появляться перед нею помятым, с нечищенными зубами я вовсе не желал. Поэтому, открыв ей дверь, я быстро убежал в ванную комнату, где и пробыл минут пятнадцать, всячески приводя себя в товарный вид. При бритье я порезался, при чистке зубов сильно заехал себе щеткой в десну. По всему было видно, что нахожусь я не в лучшей своей форме. Когда я вышел, на плите весело свистел чайник, а на столе стоял завтрак: свежие, принесенные ею булочки, джем, масло, ветчина и вареные яйца. - Привет, дорогой, - сказала она, целуя меня в щеку. - Привет, - я обнял ее. - Тебе чай или кофе? - Лучше кофе. Там есть "Нескафе голд". - Хорошо. Через пару минут мы сидели и пили кофе. - У тебя хорошо, - сказала она. - Сразу чувствуется, что это твой дом. - Стены пропитываются энергетикой хозяина, - сказал я. - Твой дом производит впечатление сказочного королевства, а мой - обычная жилая пещера с удобствами. - Ты любишь начинать день с хорошего секса? - спросила она. - Вряд ли есть мужчина, который в силах от этого отказаться, - уклончиво ответил я. - На мне нет трусиков, бюстгальтера и колготок. На мне нет даже блузки. Только пиджак от делового костюма и юбка. Ты можешь сделать со мной все, что захочешь. После этих слов я забыл о завтраке. Схватив Елену в охапку, я потащил ее в спальню, по пути сбив табурет. Она смеялась. Я оторвал пуговицу на ее пиджаке, сорвал юбку и набросился на нее, как дикарь. При этом я не уставал сам себе удивляться, потому что на самом деле я не хотел ее. Все это был никому не нужный маскарад с целью утвердить в ее глазах свой имидж крутого самца. Потом мне пришло в голову, что она вертит мной как хочет, и получает все, что желает. А я всего лишь пешка в ее руках. Но я примерно через полчаса завершил дело, заставив ее сначала стонать, а затем кричать подо мной. Потом я ушел в ванную, чтобы смыть все запахи любви, а она осталась лежать на постели с закрытыми глазами, обессиленная и удовлетворенная. В ванной, взглянув на себя в зеркало, я увидел молодого человека с синими кругами под глазами, находящегося на грани нервного истощения. Небольшой порез от бритья на правой щеке уже покрылся коричневой корочкой. Бледная кожа, морщины на лбу, вялый взгляд красных глаз. Все эти признаки говорили, что в моей жизни что-то явно идет не в нужном мне направлении. Я долго стоял под душем, приходя в себя. Когда я вернулся к постели, она читала мои стихи. - Это очень хорошо написано, - сказала она. - А еще есть? - Я пишу очень редко. И никогда не сохраняю того, что написал. Это было неправдой. В столе лежала целая стопка стихов, которые я считал хорошими. Но когда женщина начинает влезать в душу мужчины, это никогда не кончается добром. Поэтому лучше было пресечь все попытки сразу. - Ты порвал мою одежду, варвар. В чем я теперь дойду до дома, чтобы переодеться? - Я могу дать тебе что-нибудь свое. - А что? Мы пошли к гардеробу. Она выбрала безразмерный свитер, который прикрывал все нескромные места и, надев его, сложила свой деловой костюм в пакет. - Проводи меня, варвар. А то мало ли кто может на меня напасть по дороге... Я натянул джинсы и футболку и отправился с ней. Потом я мыл ее в душе, потом помогал одеваться, подавая одежду. Потом мы вернулись ко мне и завершили завтрак и только потом отправились на работу. - У меня никогда не было такого замечательного мужчины, - сказала она, когда мы шли через Соборку мимо раскопанного фундамента старой церкви. - Заведу себе дневник. Будешь ставить мне оценки. - И наказывать за плохое поведение, - сказала она. - Тебе понравится быть наказанным. В издательстве сидели Света и Женя. - Придется входить в курс дел, - сказал он, поздоровавшись. - Света показывает мне текущие договора. Ты, наверное, не знаешь, что я учредитель "Героникса". Но я вовсе не хотел бы, чтобы ты или Света воспринимали меня как своего начальника. Давайте пересмотрим учредительные документы и станем компаньонами. Как разделить между нами обязанности - это обсудим отдельно. - Хорошо, я согласен, - сказал я. Света также не возражала. Пока они разбирали дела, я доделал оформление эзотерического словаря и распечатал несколько страниц для примера. Примерно в два часа дня, когда Света, сославшись на головную боль, ушла домой, а мы с Евгением уже собирались пойти перекусить, пришел Михайлов. - Трупы Марка и Алексея исчезли из морга сегодня ночью, - сказал он. - Он упоминал вчера, что все могилы убитых им людей пусты, - напомнил Евгений. - Мы на рассвете раскопали четыре захоронения, - сказал Анатолий, устало садясь в кресло. - Там нет трупов. - Они приходили ко мне, - сказал я. - Марк и Анатолий. Вчера вечером. - И что? - заинтересовался Михайлов. Немного успокоившись насчет того, что он сочтет меня сумасшедшим, я рассказал всю историю и предъявил записку с булавкой. Обе вещи вызвали у Анатолия живейший интерес. - Это не совсем материя, - сказал он. - Я сталкивался с таким веществом. Его невозможно уничтожить. Таковы многие предметы, принадлежащие Петрову-Ананасову. - Это просто сгусток энергии, - неожиданно сказал я. - Кажется, я могу объяснить природу этого вещества. - Давай, - подбодрил меня Михайлов. Моя голова была как открытая всем излучениям спутниковая антенна. Я начал говорить приходящие на ум слова, не совсем понимая их значение. - Обычные вещи содержат матрицу, по которой расположено их вещество и поле, в самих себе. Их уничтожение приводит к тому, что матрица разрушается. Другие вещи, как этот клочок бумаги, не содержат в себе матрицы. Матрица существует где-то в другом мире. Уничтожение такой вещи приводит к тому, что она тут же восстанавливается по хранящейся там, в ином пространстве, матрице. Эти вещи не содержат в себе формы и структуры. Форма и структура отделены от них и находятся далеко. - Интересно... - Михайлов ходил вокруг меня, осматривая что-то над моей головой. - Интересно. Ты просто получил эту информацию и все, так? Она просто пришла к тебе? - Да, честно сказать, я не знал, что именно скажу, когда открыл рот. - Петров-Ананасов тоже является неуничтожимой вещью, - сказал Михайлов. - Теперь понятно, почему мы не могли его убить. Его матрица находится в ином мире, а может быть, в этом, но где-то в недосягаемом для нас месте. А было бы неплохо завладеть ею! - И еще одно, - добавил я. - Алексей и Марк были в собственных телах. Алексей упомянул, что они их реконструировали. Скорее всего, они самих себя использовали как матрицу для реконструкции. А потом забрали тела в иное пространство. Записка же и булавка возникла здесь с помощью матрицы, созданной ими там. Они находятся в странном месте. Не исключено, что там расположены матрицы многих вещей. Последняя моя фраза вызвала у меня какое-то странное ощущение полувоспоминания. Как будто вспоминаешь виденный когда-то сон. Место, в котором находятся матрицы многих вещей, где-то существовало, очень глубоко в моем подсознании. - Мне подобная идея никогда раньше в голову не приходила, - улыбнулся Михайлов. - У меня впервые возникает предчувствие скорого окончания следствия по этому делу. Надо искать матрицу Петрова-Ананасова, исходя из предположения, что она располагается где-то рядом. - Подождите, - вмешался Евгений. - Мне вдруг пришло в голову, что Петров-Ананасов сам не знает, где находится его матрица. Он предполагает, что она где-то в этом мире, и ищет ее. Иначе зачем он находится на этой планете? Что его к ней привязывает? - Не знаю, это слишком невероятно, - усомнился Анатолий. - Он много раз погибал и восстанавливался, значит, мог проследить, откуда приходит информация, по которой вселенная собирала его заново. - Тогда это мог бы проследить и кто-то другой, - не сдавался Евгений. - Помните, он писал в книге, что Вельзевул, Велиар и Мефистофель до сих пор где-то живут в этой вселенной. Если бы можно было отследить местонахождение матрицы, это сделало бы нашего общего друга очень и очень уязвимым. - Позвольте сказать, - вмешался я. - Как я понял из рукописи, его существование - это закон природы. Он не может не существовать. Как гравитация или время. Он просто есть и все. Он, правда, упоминает о шаблоне, по которому вселенная его реконструирует. Но он говорит, что этот шаблон возник вместе со вселенной. - Шаблон - это и есть носитель информации о том, какой он, по какому алгоритму его надо реконструировать, - сказал Евгений. - Но ведь и вся структура вселенной может быть этим алгоритмом, - возразил я. - Ты, конечно, можешь быть сто раз прав, - сказал Евгений. - Или структура вселенной, что бы мы ни понимали под этим словом, или постоянные тонкой структуры или система физико-математических законов, - каждая из этих сущностей может быть его описанием. Но я уверен, что если уж какая-то идея приходит к нам в голову, это неслучайно. Все, что ты ищешь, всегда находится рядом с тобой. Иначе ты бы даже не пытался искать. - Хорошо. Допустим, матрица Петрова-Ананасова - это какая-то вещь на этой планете, местонахождения которой он не знает, - подытожил Михайлов. - Допустим, что эта вещь находится в пределах нашей досягаемости. Но надо иметь ввиду, что эта вещь тоже может быть неуничтожимой, а вот матрица матрицы уже точно находится на другом краю вселенной. Для безопасности. И этих вторичных матриц он мог создать огромное число. Так что никакой полезной информации мы пока не имеем. Вы не собирались перекусить? - Собирались, - сказали мы хором. - Так пойдемте. На лестнице мы столкнулись с Еленой. - Привет, Ворчагин! Вы идете обедать? - Да. Ты тоже? - Приглашаешь? - Пошли, пошли... Я был не очень рад ее обществу. Теперь мы не сможем нормально поговорить за обедом. А мысли могут появиться интересные и даже судьбоносные. - Представишь меня? - спросила она. Я представил. И снова почувствовал, что полностью нахожусь под ее влиянием. Я мог бы сказать, что мы едем на деловую встречу и уже опаздываем. Но я сделал прямо противоположное, и теперь уже нет возможности переиграть ситуацию. Она шла с нами, весело помахивая сумочкой. Она, конечно, осознавала какую-то неловкость в создавшейся ситуации, но ей это было, видимо, безразлично, так что мы через несколько минут переключились со своих проблем на милую светскую болтовню. Мы пообедали в небольшом кафе, где вкусно и недорого кормили. Потом Михайлов оставил нас, сказав, что выйдет на связь сегодня вечером, а мы решили немного погулять по городу. Елена говорила о моде, погоде, современном сексе, об эротических журналах и об интернет-страницах, с помощью которых молодые раскрепощенные девушки зарабатывают неплохие деньги, размещая там свои эротические снимки. Весь этот перечень тем очень мало интересовал нас с Евгением, но в то же время не позволял думать о том, что нас занимало. Мы поддакивали и злились. Наконец, он сказал, что пойдет в издательство, и мы остались с ней наедине. - Пойдем на Приморский бульвар, - предложила она, - а потом по переулку Чайковского вернемся в редакцию. Я кивнул головой и стал вспоминать ту цепочку мыслей, которая возникла у меня во время обеда в связи с матрицами людей и вещей. Я думал, что матрица, нарисованная на песке Евгением, может быть похожа на матрицы неуничтожимых вещей, о которых мы говорили сегодня. Евгений изобразил матрицу мотивационных, деятельных и рефлексивных потенциалов. А разве недостаточно этой информации, чтобы сконструировать личность? Опомнился я, только увидев море. Я тут же застыл, как статуя. Холодное, живое образование в центре моей головы активизировалось, и холод от него стал проникать в каждую клетку тела. - Ты что? - спросила она, прерывая какой-то из своих щебечущих файлов. - Я не хочу к морю, - сказал я. Меня охватил почти животный ужас при виде морской воды. Мы стояли в нескольких метрах от памятника Дюку и она тянула меня направо, к мэрии. Но я всей душой хотел двигаться обратно к памятнику потемкинцам, и затем, по Екатерининской, добраться до "Героникса". Тем не менее, двинуться с места я не мог. В этом ступоре ко мне подбежали телохранители, которых Михайлов так и не отозвал, и о которых я, между прочим, напрочь забыл. - Ворчагин! С Вами все в порядке? - спросили они, закрывая меня своими телами. Я не мог ничего сказать, не мог даже кивнуть головой. Мое тело не слушалось меня. Тогда они схватили меня и погрузили в автомобиль. Елена стояла и смотрела на эту сцену, не пытаясь вмешаться. Я видел ее, но несколько попыток улыбнуться кончились ничем. Меня только поразило равнодушно-заинтересованное выражение на ее лице. И еще мои неподвижные глаза зафиксировали, что это лицо, несмотря на внешнюю молодость, было древнее этого города, и древнее всего, что я знал. А потом сознание нырнуло в тяжелую, пустую темноту. 15 Когда ко мне вернулась способность воспринимать окружающее, я услышал резкие лязгающие звуки. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на жутко воняющей звериной шкуре, справа горит огонь, слева кто-то гремит металлом. Ощущение было довольно мирным, и, казалось, ничто мне не угрожало. - А, проснулся, - сказал знакомый голос. Я попытался встать, но смог только с трудом подняться на четвереньки. В глазах двоилось. Марк Витгенштейн сидел на крепко сколоченной скамье и точил огромный клинок. - Что ты делаешь? - спросил я. - Здесь первобытная жизнь, - сказал Марк. - Много жутких зверей. - Где мы? - В Клубе Читателей. Он забрасывает всех на какую-то дальнюю планету. Здесь совсем иной рисунок звезд, и за жизнь приходится бороться. Выживают не все. - А где же те новые возможности, о которых вы так убедительно говорили при встрече? - Остались там, где ты был совсем недавно. Мы же написали тебе, чтобы ты не ходил к морю. Петров-Ананасов заставил нас пригласить тебя в клуб, и проболтался, что если ты не пойдешь за нами сразу, он перебросит тебя к нам с помощью энергии моря. - Как я оказался здесь? - Ты пошел к морю. - Я ходил к нему тысячу раз! - Ворчагин, Ворчагин! Ты ничего так и не понял... - Что вообще происходит? - Хорошо, слушай... За стенами пещеры послышался шуршащий звук, потом рычание. Кто-то крикнул. - Это Апраксин тренируется с домашним аргангом. - Арганг? Что это? - Давай, я помогу тебе встать. Перед пещерой была довольно большая площадка, заканчивающаяся со всех сторон пропастью. Апраксин, держа в руке небольшой изящный меч, фехтовал с покрытым чешуей животным, которое использовало в поединке длинные острые когти на лапах. Оно было приковано к скале цепью, что позволяло Алексею вовремя отступать и менять позицию, но когти, каждый более метра длиной, рассекали воздух довольно лихо, так что избегать их опасной близости было нелегко. Марк крикнул и махнул рукой. Алексей дважды перекатился через голову и вскоре стоял рядом с нами. - Привет, Ворчагин! И ты к нам пожаловал. Арганг недовольно зафырчал, потом свернулся клубочком и, видимо, заснул. С площадки открывался чудесный вид в долину, поросшую лесом. Неприступные утесы, окружавшие ее со всех сторон, делали пещеру идеальным и вполне безопасным местом для жилья. - У вас здесь совсем неплохо. - Первобытно чистый воздух! - воскликнул Алексей. - Я думаю, надо переселить сюда побольше народу, тогда будет весело. - Я объяснял Ворчагину, как он здесь оказался. Он в недоумении... - Мы тебя предупредили, а ты все-таки здесь... - махнул рукой Апраксин. - К морю тебе нельзя было приближаться, - сказал Марк. - И даже думать о нем нельзя было. Потому что Петров-Ананасов что-то сделал с этой стихией. Она стала для тебя опасной после того, как вы с ним мило побеседовали в баре. Наш общий друг уже два дня хочет переселить тебя к нам. Уже два дня. С тех пор, как ты прочел его книгу до конца. - Я прочел его книгу? Ты ошибаешься! - Рубин помнишь? Когда ты прикоснулся к нему, ты получил всю книгу целиком. Потом у тебя в сознании стали появляться отдельные ее куски. Рубин - это книга. - Но книга постоянно дописывается, - сказал я. - Это просто. В рубине находится вся книга целиком. А на бумаге она появляется постепенно, это зависит от каких-то свойств временного потока. Ты прочел ее всю и, как я понимаю, не умер ни одной из смертей, которые автор приготовил для тебя. - А откуда вы это все знаете? - Нетрудно догадаться, - сказал Апраксин. - Он нам теперь доверяет. - Но зачем я ему нужен? - Этого мы не знаем, - Витгенштейн настороженно взглянул на мои руки и чуть отодвинулся. - Хотели у тебя спросить. Ты можешь задействовать свою интуицию? - Просто спроси самого себя, почему Петров-Ананасов хотел перенести тебя в Клуб Читателей? - уточнил вопрос Алексей. - Он говорил нам, что ты сам можешь не понимать своей настоящей природы. И поручил нам пообщаться с тобой и все выяснить... Мы не хотели этого делать, и потому предупредили тебя. Он узнал об этом, очень разозлился, и рассказал нам о тебе все. Теперь наша задача проста. Мы должны заставить тебя во всем сознаться. Тогда он оставит нас в живых. - В чем я должен сознаться? - недоумевал я. - А ты подумай, - посоветовал Марк. Они смотрели на меня так выжидательно, что это меня насторожило. Я понял, что неправильный ответ может стоить мне жизни. Тем более, что клинки и тот и другой держали наготове. И вдруг они стали расплываться у меня перед глазами. Я снова оказался в темноте, еще слыша крик Апраксина: - Ты куда?! Очнувшись в этот раз, я обнаружил себя на больничной койке. В вену была воткнута капельница. Я осторожно отклеил пластырь и вытащил иглу. Не люблю столь бесцеремонного вмешательства во внутренние дела моего тела. Отбросив простыню, я встал с постели. Мою одежду еще не унесли. Она лежала рядом, на стуле. Быстро натянув ее на себя, я выглянул в окно. Судя по пейзажу, меня привезли в четвертую больницу. Это было хорошо, потому что мой дом находился совсем рядом. Я шел быстро. У меня было ощущение, что если я хоть чуть-чуть замедлю шаг, случится нечто катастрофическое. Не успел я пройти и двух сотен метров, как горячая волна воздуха и грохот взрыва толкнули меня в спину. Я оглянулся. Больница горела. Именно тот корпус, из которого я вышел. И, похоже, эпицентр приходился именно на ту палату, где я лежал. Отлично. Теперь я мертв. Михайлову уже сообщили, где я, а через несколько минут он узнает о взрыве. Охрану, видимо, сняли, или они решили расслабиться, увидев меня в коме. Надо принять ванну и подумать над ситуацией. Минут через десять, войдя домой, я пустил горячую воду, разделся и, в голом виде расхаживая по квартире, попытался собрать воедино все, что знаю. Я прочел книгу. Не зная этого. И не умер. Это уже радовало. Петров-Ананасов попытался что-то сделать с морской стихией, чтобы любой мой контакт с нею закончился для меня серией неприятных ощущений и путешествием в Клуб Читателей. Надеюсь, это ненадолго. Потому что мне вовсе не хотелось уезжать далеко от моря. Елена просила меня притронуться к рубину. Это неслучайно. И к морю она меня повела тоже намеренно. Она знала, что произойдет. Потому что совершенно не удивилась, когда я оказался в коме. Это означает, что она и Петров-Ананасов близко связаны. Кто же я во всей этой истории? Я погрузился в горячую воду и смыл запахи больницы. Под плеск воды думалось гораздо легче. Петров-Ананасов искал читателя, и нашел его. С какой целью он его искал? Судя по тому, что он хочет меня убить, я ему нужен в Клубе Читателей. Небытие мне не грозит. В этом я почему-то был абсолютно уверен. Для чего я ему нужен в Клубе Читателей? И какого ответа ждали от меня Апраксин и Витгенштейн, держа оружие наготове? Кстати, слишком уж ловко Алексей управлялся с оружием. Насколько я знаю, фехтованием он не занимался никогда. А его кувырки через голову, когда он приближался к нам? Все это совершенно ему несвойственно. Он ли это был на самом деле? И если бы Апраксин и Витгенштейн убили меня, что бы было со мной тогда? В общем, приходилось констатировать, что мои аналитические выкладки не приводили к какому-то определенному результату. Единственное, на что я мог опираться в поисках объяснения - это моя интуиция, но она не давала четких ответов. Ситуация выглядела абсолютно неопределенной. А как можно действовать в условиях полной неопределенности? Ответ прост - надо внести определенность. Как? Что делает неопределенное определенным? Целенаправленное действие, с которым вынуждены считаться другие участники ситуации. Сам факт совершения такого действия увеличивает определенность. И тут я вспомнил матрицу, нарисованную Евгением на песке сутки назад. mM - dM. Что мне нужно в этой ситуации? Чего я хочу? Хочу, чтобы Петров-Ананасов... Нет... Не Петров-Ананасов... Хочу, чтобы я стал хозяином положения, чтобы я задавал правила игры, а не меня заставляли играть по придуманным кем-то правилам. Хочу иметь в распоряжении силу, с которой мои противники вынуждены будут считаться. Например, организацию, возглавляемую Михайловым. Он, кстати, так и не сказал, что это за таинственная организация. А Евгений стал ее членом. Интересно получается. С одной стороны Елена и Петров-Ананасов, с другой Евгений и Михайлов. По большому счету, ни те, ни другие доверия во мне не вызывают. Я хочу не зависеть от них, и играть в собственную игру. Еще одной силой на моей стороне может быть рубин. rM. Это ли мне нужно? Да. Это. С меня хватит игр по чужим правилам. mD Что я хочу (готов, способен) сделать прямо сейчас для достижения цели? Спроектировать собственные ходы в игре, построить игру по моим правилам. Хорошо. Начали. dD Первое. Я должен завладеть рубином. Живой камень, который дал мне увидеть линии судьбы, а потом показал что-то в энергетическом теле Елены, на что я не обратил внимания, - этот камень может быть моим эффективным союзником в этом странном сражении. Это будет хороший ход. Второе - Елена должна оказаться в руках организации. Я хочу поговорить с ней обо всем хорошем в какой-нибудь удивительно мрачной обстановке. Например, в тюремной камере. Третье - я хочу знать, где матрица Петрова-Ананасова. Где-то совсем рядом. Но где? Если сам Петров-Ананасов знает это, его необходимо заставить показать, где она находится. Как это сделать - вопрос отдельный. Может быть, Елена сможет подсказать. Или рубин, что более вероятно. Да! В нем обязательно должен быть какой-то намек. Четвертое - я хочу сделать морскую стихию безвредной для себя. И, мне кажется, я способен на это. Только нужно сосредоточиться на том ощущении, которое возникло у меня при встрече с создателем вселенной в баре "Джентльмен". Я вспомнил, как внутри моего мозга поместилось что-то живое и холодное, локализовал это ощущение в центре головы, а потом постарался раскрыть третий глаз как можно шире и энергетическим толчком из области шеи вытолкать чужеродное образование изнутри себя. При этом я закрыл глаза, а когда открыл их - голубоватое облако висело передо мной, и я видел как тонкие нити тянутся от него в бесконечность. Я пожелал проследить за этими нитями и увидел Петрова-Ананасова, который... сидел в квартире Елены и смотрел на рубин. Я увидел, как он протягивает Елене какой-то деревянный ящик, достав его из своей знаменитой хозяйственной сумки. Потом он открыл несложный замок и положил рубин в одну из многочисленных ячеек ящика. Я заметил, что все внутреннее его пространство заполнено драгоценными камнями. Стараясь не рассеять внимание, я направил голубоватое облако в третий глаз Петрова-Ананасова. Он, ощутив мое вмешательство, попытался проследить, кто это. Но я быстро убрал луч внимания из сцены и вытащил оттуда все свои энергетические следы. Вероятно, он все-таки узнал меня. Потому что через минуту зазвонил телефон. Я почувствовал, что вид моря мне больше не страшен и, ободренный этой маленькой победой, решил не поднимать трубку. Я был уверен, что это звонит Елена. rD. То ли я сделал? Действительно ли сделанное продвигает меня к моей цели? По-видимому, да. mR, dR и rR - это та область матрицы, с которой я реально начал процесс, еще когда ходил голый по квартире, только что придя из больницы. Но в то время я не мог ничего понять и объяснить. Теперь ситуация стала обретать какие-то более четкие очертания. Главное - сделать задуманные ходы. Выбравшись из ванной и одев халат, я набрал телефон Михайлова. - Анатолий, это Ворчагин. Мне нужно, чтобы ты приехал с несколькими вооруженными телохранителями ко мне домой. У меня есть сведения, которые могут быть интересны. Жду вас как можно быстрее. - Уже выезжаю. Он приехал через несколько минут. - Я думал, ты погиб, - сказал он. Я отметил, что переход на "ты" произошел для нас как-то незаметно. - Ушел за минуту до взрыва больницы. Елена затащила меня к морю. А я, как идиот, поперся за ней. Она работает на Петрова-Ананасова. У нее хранится рубин, в котором вся рукопись. На бумаге появляется та часть книги, которая соответствует данному состоянию временного потока. Я касался этого камня, и знаю всю книгу. Это меня не убивает. Он искал читателя и нашел его. Но я не знаю, зачем он его искал. Я хочу, чтобы Елена была арестована и посажена в самую страшную одиночную камеру, какую только можно найти. Я хочу поговорить с ней и добыть те сведения, которые меня интересуют. И еще мне нужен рубин. Десять минут назад Петров-Ананасов был в ее квартире вместе с ней. Забрал ли он рубин, я не знаю. - Хорошо. Едем. Это, кажется, здесь недалеко? - Недалеко. Твои люди хорошо вооружены? - Автоматы и бронежилеты. - Сойдет. Спустя десять минут я звонил в дверь с номером 17. Примерно через полминуты по лестнице застучали каблучки. - Ворчагин! - она кинулась ко мне на шею. - Ты уже здоров! Как я рада тебя видеть! Заходи! Я зашел внутрь, разворачивая свою возлюбленную лицом от двери. Михайлов, стоявший за углом, быстрым движением заклеил защелкивающийся замок. Мы с ним посмотрели друг другу в глаза и я закрыл дверь. Замок не сработал, но Елена, кажется, этого не заметила. - Пойдем, пойдем наверх. Я уже стала собираться к тебе в больницу. Вот, свежие фрукты купила. Сейчас мы их съедим. Что это было с тобой? - Обычный обморок. Первый раз в жизни. Если бы эти костоправы сразу поднесли мне к носу нашатырь, я бы мгновенно оказался на ногах. Мы открыли стеклянную дверь, и здесь уже я заклеил замок клеящейся пластиной. Вход в квартиру был открыт. Мы договорились, что если я не выхожу через десять минут, то Михайлов с телохранителями заходит внутрь. Войдя в гостиную, я заметил два бокала на столе. - У тебя кто-то в гостях? - спросил я. - Только что ушел дядя Ник. Он присматривает за мной. Боится, что я натворю каких-нибудь глупостей, если он не будет давать мне бесценные советы. Обычно он приходит с бутылочкой вина. Я сделал вид, что меня удовлетворило объяснение про дядюшку Ника, сел в кресло-качалку и стал тихонько раскачиваться. Она была одета в легкую блузу из тонкой джинсовой ткани без рукавов, застегнутую до горла. На ногах были джинсовые шорты. Поверх всего этого - легкий кухонный фартук. - Лена, а могу я снова взглянуть на твой прекрасный рубин? - Конечно. Я как раз недавно одела его на себя. Она сняла цепочку с шеи и протянула его мне вместе c кулоном. Он был живым и полным знания. Я снова ощутил энергетический контакт с ним. Елена убежала на кухню готовить чай. Недолго думая, я открыл маленький замок кулона и, оставив золотую безделушку на диване, положил камень в карман рубашки. Это выглядит как обычное ограбление. Пора уходить. Через три минуты здесь будут михайловские