— С чем пришли, молодые?
От волнения я стал развязным.
— С главным молодым делом — хотим повенчаться.
— Ваши документы, — потребовала она.
У нас с собой были только студенческие книжки.
— Эти не годятся, — объявила женщина. — По ним не видно, сколько вам лет. Давайте метрики или профсоюзные билеты.
— Мы не члены профсоюза. А в студенты принимают только тех, кому уже исполнилось восемнадцать, — попытался объяснить я.
Теперь она смотрела на меня с суровым осуждением.
— Меня ваши институты не касаются. Давайте настоящие документы.
— У нас нет других документов, — сказал я почти с отчаянием. Паспортов в стране еще не водилось. Ленин считал их самым позорным явлением царской империи — и потому отменил. Сталин с ним не согласился, но паспорта ввели уже после нашего с Фирой брака.
Женщина немного смягчилась.
— Тогда отыщите двух членов профсоюза. При наличии таких свидетелей — зарегистрирую.
Мы с Фирой вышли на Екатерининскую и, хоть нам было не до смеха, дружно расхохотались.
— Бедному жениться — ночь коротка, — констатировал я. — В смысле: бедному на документы. Что будем делать?
— Я попрошу Женю Нестеровскую, она недавно вступила в профсоюз. А у тебя есть приятели-профсоюзники?
— Кто-нибудь найдется. К тебе сегодня можно прийти?
— Подожди несколько дней. Отец надумал ремонт, обещал принести строительные материалы, собирается руководить работой. Будем встречаться после лекций.
В солнечный день 9-го февраля мы снова подошли к загсу. Фиру сопровождала Женя Нестеровская, меня — Моня Гиворшнер, оба недавние члены профсоюза.
Женщина-инспектор была еще более угрюмой. Перед ней по обе стороны стола на скрипучих стульях разместились «брачующиеся» — хорошенькая полнолицая девчушка, очень взволнованная, и юный торговый моряк в парадной форме. Он нервничал, похоже, больше невесты: не знал, куда деть руки, краснел и бледнел.
Мы четверо пристроились на тяжелых стульях, расставленных вдоль стен.
Наблюдая за процедурой, я стал задыхаться от злости.
— Я заполнила свидетельство о браке, но прежде чем отдать его вам, по закону должна задать обоим один и тот же вопрос, — сурово сказала женщина. — Невеста, вы поинтересовались у жениха, не болен ли он заразными венерическими болезнями?
— Нет, — пролепетала девчушка, скорчившись от стыда.
— Очень жаль. А вы, жених, не скрыли от невесты свои заболевания?
Он держался мужественней:
— Не скрыл, потому что нечего. Я здоров.
— Рада за вас. Но должна предупредить: если вы утаили болезнь, то подлежите уголовному преследованию. Поздравляю с законным браком! Получайте свидетельство. Следующая пара, подсаживайтесь ближе.
Моряк с невестой — теперь уже законной женой — ушли как оплеванные.
Я кипел. Я знал: если она и ко мне обратится с таким вопросом, то я сотворю что-нибудь бешеное, оскорблю ее так, что она ужаснется. Но регистраторша, поглядев на нас с Фирой, заулыбалась — видимо, не увидела в наших лицах намеков на нехорошие болезни.
— Вы уже были у меня недавно, — сказала она. — Значит, нашли знакомых членов профсоюза? Свидетели, давайте свои членские книжки.
Получив свидетельство о браке, мы вышли из тесной загсовской комнатки — как из тюремной камеры. Я огляделся. На противоположной стороне Екатерининской стоял милиционер в парадной форме (в городе недавно ввели постовых). Он подозрительно посмотрел на нас и даже сделал шаг в нашу сторону: очевидно, из загса часто вываливались чересчур веселые и шумные компании.
Я почувствовал острое желание ознаменовать нашу с Фирой радость чем-нибудь этаким…
— Фируся, поздравляю тебя с мужем, а себя — с женой! — сказал я торжественно, и расцеловал ее чуть ли не под носом у стража порядка.
Какая-то парочка на противоположной стороне улицы засмеялась и замахала нам руками. Милиционер отвернулся и солидно двинулся назад на перекресток. Его хмурая спина свидетельствовала: целоваться на главной улице — это, конечно, беспорядок, однако наказанию он, к сожалению, не подлежит.
— В хорошие времена свадьбы отмечали в ресторанах, — мечтательно сказала Женя.
Денег ни у кого не было. К тому же ни один из нас еще не бывал в ресторане — так что мы не очень хорошо представляли, о чем должны жалеть. Мы побродили по Дерибасовской, наши профсоюзные свидетели вспомнили о неотложных делах — свадебное торжество распалось.