Так они добрались до границы, спокойно и вольготно, отдохнувшие и сытые, и новым утром въехали в новую деревню. Здесь оказалось полностью колдовское поселение, каких в более заселённых местах уже почти не осталось. Кто-то высказал наивное предположение, будто здесь будет так же легко, как в чешских, простите, австрийских землях. Этот кто-то жестоко ошибался.
— Садитесь, — буркнул старик, бредя к окну. По его тону можно было предположить, что на скамьях ровным слоем разложены гвозди.
Теперь они размещались так: Адель и Милош всегда охраняли писаря справа и слева, Арман в качестве первого помощника оставался рядом с Берингаром, а Лаура строила глазки. Что удивляло, девица даже не расстраивалась из-за своей очевидной бесполезности: по возвращении из дома она как будто притихла ещё больше, одно не менялось — она по-прежнему много плакала, только очень тихо. Милош чуть не спятил, пытаясь выяснить, не из-за него ли это, но получил в ответ только грустное «ты ни в чём не виноват» и череду тяжёлых вздохов. Вот и теперь Лаура присела в стороне и потупила взгляд в пол.
— Допустим, — старик грохнул напротив них свой стул и сел, он явно решил взять быка за рога, чтобы поскорее отделаться от незваных гостей. — Допустим, я вам рассказываю, как у нас всё устроено, показываю, как мы колдуем. Вы записываете. И что дальше?
— Когда магии не станет, книга будет единственным достоверным воспоминанием о ней. Я подчёркиваю — достоверным и полным, потому что более ранние колдовские трактаты либо не уцелели, либо сконцентрированы вокруг одной конкретной области, — пояснил Берингар. — Иначе до потомков, наших и людских, дойдёт лишь ложь и клевета, поощряемая церковью.
— Благородная мысль, но для кого нужны эти воспоминания? Если магов-то не будет, кто станет это читать?
— Кто-то да станет. Вы ведь не знаете, будут ли у ваших внуков правнуки, но всё равно поддерживаете дом в чистоте, чините крышу, откладываете им деньги на будущее, подшиваете одежду и даёте наставления. Вы уже этого не застанете, может статься, и заставать будет нечего, и всё равно стараетесь здесь и сейчас.
— Это будущее моих потомков, — уже не так уверенно возразил старик. Новые аргументы Берингара впечатлили его. — Так уж устроена жизнь.
— Да, — согласился тот, — и магия — часть вашей жизни. Такое же наследие, как вот эти монеты в вашем поясном кошельке, которые, может, выйдут из обращения, но будут о чём-то говорить вашим правнукам. Кто-то рассчитывает на почитание и уважение людей будущего, кто-то — нет, но это и неважно. В мире есть вещи, которые мы не имеем права не сохранить. Магия — это мы, уважаемый хозяин. Неужели вы хотите, чтобы от нас совсем ничего не осталось?
Старик крепко задумался, и им пришлось подождать. Адель позволила себе ослабить внимание и скользнула взглядом по дому. Свет сюда проникал плохо, но ей не нужно было много света, чтобы понять — магией пропитан каждый угол. К счастью, она стала более устойчива, чем прежде, к влиянию извне, и могла с меньшим усилием держать себя в руках.
После шабаша она проспала двое суток, не вставая, а на третий день вернулся писарь — времени обдумать случившееся не было. Всё, что она успела, это поговорить с братом, точнее — вывалить на него по возвращении все свои эмоции. С тех пор Адель как будто не пришла в себя, хотя вопрос стоял иначе: в себя — это куда? Огонь очищения сделал её новым человеком, но всё старое шлейфом тянулось позади. Она помнила, как сходила с ума и в бешенстве убивала людей, как причиняла боль близким и как презирала их на ровном месте, как презирала всех людей; она помнила и свою боль, но теперь видела, что всё это время была не одинока. Все незаслуженные упрёки, сорвавшиеся с её уст, Адель помнила не хуже тех, что произносили в её адрес, и это угнетало её, ведь теперь она чувствовала подобие вины. Нельзя сказать, что она изменилась полностью и теперь могла похвастать кротостью ангела, однако что-то внутри стало другим, будто сменила цвет привычная форма, и это что-то подталкивало её к неожиданным поступкам.