— О нет! — возликовала Хана. — Мы умрём от голода!
— Тихо! — улыбнулась мама. Наконец-то на кухне запахло серьёзным разговором.
Как любая другая воспитанная ведьма, пани Росицкая вела себя прилично почти все дни в году: образцовая супруга, хорошая мать и просто милая женщина, она поддерживала отношения с соседями, одевала-умывала детей и покупала соль, в общем, всё, что должно было быть сделано в доме, делалось в срок. Никакие колдовские занятия не могли поколебать прекрасный образ пани Росицкой: кого бы она ни заговаривала, на кого бы ни насылала порчу и какое бы страшное зелье ни мешала, всё делалось с вежливой, почти кроткой улыбкой и безупречными манерами. Тем не менее, любой, в чьём роду есть ведьма, не мог обмануться её поведением.
Дети уже успели повидать матушку перед шабашем и даже хуже — после шабаша наутро. Поэтому все отлично знали, что, когда говорит мама, надо как следует замолчать. Хана прекратила баловаться с ложкой, Катка — качаться на стуле, Милош кашлянул в кулак и выпрямил спину, пан Росицкий тоже приосанился и сложил руки на коленях. Растерялся только Корнель: он и так вёл себя правильно, оттого и не знал теперь, как ещё улучшить своё положение. Пани Росицкая оглядела семейство и с достоинством улыбнулась снова.
— Так о чём ты? — уточнила она, глядя на супруга. За вопросом не последовало ни громов, ни молний, ни мёртвой руки, высунувшейся помахать из супа, и пан Росицкий почувствовал себя свободнее.
Он рассказал. Это оказалось легко, потому что повестку дня пан Росицкий слушал очень внимательно и задавал вопросы вышестоящему; в то же время это оказалось трудно, потому что он не мог ни солгать, ни даже приукрасить под ласковым взором жены, и говорил в том числе и об опасностях. Под конец исповеди затея стала казаться ему не провальной, но весьма и весьма сомнительной, а ведь ещё днём он аплодировал вместе с большинством, безоговорочно веря в успех… Пан Росицкий был хорошим чародеем (лучше всего ему в молодости удавалось заговаривать пули) и сносным, немного рассеянным, но всё равно любящим отцом. Никто не назвал бы его человеком суровым и безжалостным, именно поэтому его сердце сжималось, когда он говорил о риске.
Все умолкли снова, на этот раз тишина не была идиллически-беспечной. Пани Росицкая размышляла, чуть поджав губы. Сама бы она безоговорочно бросилась в такую авантюру, да её бы приняли с распростёртыми объятиями, будь она лет на двадцать помоложе, но на кого оставить дом? Да и годы уже не те: зелья молодят лишь внешний вид. Пани стоила всех сплетен о себе в Вальпургиеву ночь, а та, как известно, бывает раз в году.
Пан Росицкий засмотрелся на Катку. Она ещё не могла понять всего, но понимала уже многое, тем более что отец от беспокойства выражался однозначно. Девочка старательно поджала губу, стремясь подражать маме, и с опаской следила за братьями — что же они скажут. Братья молчали, не глядя друг на друга.
— Мы умрём от голода? — робко спросила Хана. Этот вопрос вывел всех из оцепенения, и младшей на тарелку положили сразу несколько ломтей хлеба.
— Конечно, я пойму, если вы откажетесь, — спохватился пан Росицкий. Его длинные пальцы нервно мяли салфетку, расшитую кошачьими мордами. — Старейшины только приступили к делу, так что есть время подумать… год, может, два… Не буду врать, меня по голове не погладят — как-никак, фамилия небезызвестная, от нас многого ждут, да и чародеев осталось так мало. Но, конечно, если вы не хотите, тогда конечно…
На третьем «конечно» он всё-таки прервался, глядя на сыновей с затаённой мольбой. Пан Росицкий боялся не за своё место в посольстве магов: он в самом деле не хотел причинять детям хоть какой-то вред. Боялся он показаться эгоистичным, как, впрочем, и слабым, и боялся лишать детей положенной им свободы. Да и какие уж дети — оба давно молодые мужчины, которых незачем опекать.
— Чего молчишь? — буркнул Корнель, скосив глаза на брата. Милош не стал отшучиваться:
— Ты старший, говори первым.
— Что ж, я… — Корнель поёрзал на стуле и, придя внутри себя к какому-то решению, с нарочитой небрежностью произнёс: — У меня много дел при посольстве. Думаю, тебе это дело придётся по душе.
Пан Росицкий с тревогой и интересом наблюдал за ними: сцена, разыгрывавшаяся за обеденным столом, была так важна для семейной истории. Старший брат только что доказал, что умеет уступать младшему — если б он жадно схватился за предложение, забыв свои старые амбиции ради того, чтобы обойти Милоша, его стоило бы осадить или отчитать.