– Так и пускай! – рассудил Хольцер и неожиданно снискал поддержку толпы. – Мы же решили Роберту довериться, что это меняет? Что он её… – «съест, что ли» повисло в воздухе, и дед Лауры смущённо заткнулся.
– Удивлены! Они удивлены! – Свен был настолько ошарашен, что даже не орал. – Мы-то ладно, по сравнению с вами – чародеи-любители, но вы хотя бы иногда думаете, что делаете?
– Да чтоб вам брови опалило проклятое пламя! – сорвался старый Мерлин. – Конечно, мы удивлены, потому что никто не мог этого знать – слышите, никто! Сказано ж вам было сто раз! Смотрим, изучаем, проверяем! Книга меняется! Артефакт нестабилен! Свойства переменчивы! Берингар, да опустите вы уже эту штуку!
– Это шпага, – уточнил Берингар, как будто ничего важнее сейчас не было. – Полагаю, теперь вопросы о дальнейшей судьбе книги касаются только её владельца. Вы ведь и сами пришли к выводу, что герр Хартманн её понимает.
– Благодарю вас, – со слабым смешком перебил Хартманн. Казалось, он просто устал от поднявшегося вокруг скандала. – В самом деле, опустите шпагу; я уверен, что наши уважаемые старейшины не станут противоречить сами себе и отбирать книгу силой, не так ли?
После такого старейшинам, много веков противоречащим самим себе, пришлось проглотить языки и отступиться. Берингар опустил клинок, не сводя глаз с Хартманна. Пан Росицкий тихонько охнул и как-то неуклюже взмахнул рукой, будто пытаясь дотянуться до Милоша, но ничего не сказал.
– Пап? Ты чего?
– Полагаю, нужно в очередной раз прояснить ряд вещей, – речь посла привлекла внимание всего зала. – Повторенье, как известно, мать ученья, да и не только. Возьму на себя эту ответственность… а вы, если что, меня поправите. Итак, мы хотели создать источник памяти и для большей убедительности напитать его магией. Не просто защитные чары и заговорённые чернила, но настоящие воспоминания, заключённые в бумагу, настоящее колдовство… Материализовать чародеяния мы с вами не в силах, разве что запомнить. Но собрав их письменное воплощение в одном предмете, и без того задуманном как предмет магический, мы кое-чего не учли.
Всем известно, что будет, если пресытиться самой вкусной пищей, перепить самого вкусного вина, набить сундук под завязку самыми дорогими вещами. Рано или поздно всё это лопнет и погребёт под собой нерадивого создателя, – говорил Хартманн. Его слушали внимательно, ловя каждое слово: кто искал промахи, кто пытался уловить суть. – Мы не подумали, что такое может произойти со сведеньями, с простыми словами на бумаге, но слова не были простыми, как и бумага, и чернила, и переплёт, а сами сведенья… что ж, это наша память, живая память. Пока и до сих пор – это наше с вами настоящее. Кого из нас не сводил с ума бесконечный поток мыслей в голове? Пожалуй, только тех, кому сие развлечение недоступно, – господин посол добавил иронии, и те, у кого ещё оставались силы, посмеялись. Остальные, видимо, оскорбления не уловили. – То же, друзья мои, происходит и с магией. Сильнейшие ведьмы, не имеющие возможности использовать свой дар, сходят с ума, внутри них происходит взрыв. Вы можете себе это представить?
– Милошек, – снова позвал пан Росицкий. Он смотрел на Хартманна с книгой и улыбался так счастливо, что казался лишним человеком на этом собрании. – Почему ты мне раньше не сказал?
– Что? – беспомощно переспросил Милош. Он тоже чувствовал себя – нет, не лишним, просто отсутствующим. Потому что присутствуй он на самом деле, дурень эдакий, заметил бы…
– И зелье, в котором намешали слишком много всего, и убежавшее молоко – выберите сравнение, какое вам ближе, вы всё равно будете правы. Главное, чтобы эта аналогия привела вас к мысли о пресыщенности, о переполненности… и как бы мы с вами ни называли подобное явление, оно всегда чревато последствиями. Так что же с нашей памятью, зачарованной и крепнущей с каждым новым воспоминанием? Что с простым фолиантом, который был вынужден всё это хранить? Мы не думали, что последствия взрыва обрушатся на нас, надеялись, что когда-нибудь магия сама собой тихо-мирно исчезнет, отойдёт в мир иной, как отживший своё почтенный старец, и всё… и нас это не коснётся, и получат простые люди обычную книгу со старыми сказками, и никто не будет под угрозой. Об угрозе мы вообще не подумали, потому что считали, что нам равных нет. К слову, равных нам действительно нет, и в этом проблема, – неожиданно резко сказал Хартманн, и все вздрогнули. – Змей сожрал собственный хвост, друзья мои. И подавился.
Мы имеем не просто память и залог того, что наша правда, наша история, наши имена останутся в веках. Мы сделали вещь, из-за которой убивали – так же, как люди убивали нас. Мы сделали вещь, которая убивает сама – повезёт ли во второй раз? – и настраивает нас друг против друга. Слишком много надежд мы возложили на неё, забыв, что она суть порождение наших слабых и сильных сторон, самых слабых и самых сильных. Всё равно что наделить беспомощного младенца самой мощной магией в мире, вот что мы сделали.