***
Она бежала вниз, к реке, спотыкаясь о каждую кочку. Когда спуск становился слишком крутым, Адель не могла замедлиться и только разгонялась ещё сильнее, задыхаясь против ветра и цепляясь подолом платья за колючие кусты. Можно было воспользоваться лестницей или подземным переходом, как делали все, но ей не хотелось видеть людей — она боялась их видеть, боялась их и боялась за себя, потому что быть ведьмой — это палка о двух концах. Не пострадает тот, кому повезёт… Поэтому Адель мчалась к воде, не разбирая дороги, по необжитому склону холма, ловя губами сырой воздух; туфли она скинула, как только ушла с людных дорог, и теперь нащупывала босыми ногами вырытые ступени. Выемки были то слишком узкими, то слишком широкими, иногда приходилось помогать себе руками. Вода так близко… Всякий раз, когда Адель чувствовала, что больше не может сдерживать себя, она уходила. Уйти — это главное и единственное, что она могла сделать для брата и для других людей, оказавшихся поблизости. По большому счёту, плевать ей было на других, но, если начнутся проблемы, они перекинутся на Армана, как огонь по верхушкам деревьев.
Наконец-то! Впереди блеснула река. Перелетев через жалкое деревянное ограждение, которого раньше здесь не было, Адель рухнула на колени от потери равновесия и грязно выругалась вслух. Проходивший мимо бродяга шарахнулся в сторону и, оглядываясь через плечо, потрусил по своим делам… хоть бы не донёс… Впрочем, сейчас её узнать трудно: наэлектризованные волосы торчали во все стороны непослушной копной, удачно закрывая лицо, простецкое домашнее платье не отличалось от тех, какие носил весь Круа-Русс, ни единой ниточкой. К тому моменту, когда начнут искать босую сумасшедшую, она вернётся и наденет туфли… Адель с трудом поднялась, и её шатнуло к воде.
Когда-то река была такой чистой… Города испортили воду, города испортили всё. Темнота спрятала грязь, но не заметить её, держа связь с древними духами природы, было трудно. Адель стояла на краю насыпи, и галька впивалась в разодранные пятки. Боли она пока не чувствовала, как и всего остального, способного перекрыть ту силу, что рвалась изнутри. Гнев на глупых женщин с фабрики, на тех, кто эту фабрику построил, на дурацкие правила дурацкого общества, в котором им приходилось жить, незаслуженное раздражение от поступка брата и глухая злость в адрес других колдунов, избегающих Гёльди — всё это, помноженное на нерастраченный магический дар, бередило незаживающие раны Адель и пробуждало в ней бесконтрольную жажду разрушения. Говорят, что женщина должна создавать и созидать — чушь, если эта женщина родилась ведьмой! И чушь вдвойне, если эту ведьму никто не захотел принять…
Пелена перед глазами будто бы соединилась со зловонным туманом, искорки откуда — не понять: то ли что-то рядом горит, то ли она сама. Адель вскинула голову и закричала, зная, что её никто не видит и — пока — не слышит; пространство вокруг неё в радиусе пяти шагов заискрило, эхо плеснуло по воде, переворачивая в ней дохлых рыб. Ощущение могущества собственного тела не облегчило духа Адель, и вместо того, чтобы раскинуть руки и выпустить всё прочь, она рухнула на колени, спрятав лицо в ладони. Скорченная женская фигурка на берегу источала невидимые, но ощутимые волны, которые трясли воздух и колебали реку. Кричать… ей уже не надо было кричать — первый крик ободрал горло до хрипоты; криком стал не звук, а само тело, запертое в клетку собственного бессилия рядом с распирающей прутья силой.
Когда Адель немного успокоилась и подняла голову, любой ночной проходимец испугался бы её вида: чёрные волосы вздыбились, глаза смотрели перед собой равнодушно и пусто. По ту сторону зрачка плясало живое пламя, которое люди по глупости принимали за блик — лишь то, что рядом нет факела, иногда заставляло их задуматься
Бултых! Адель раздражённо моргнула, когда ей в лицо брызнули капли воды. Вонючей, испорченной воды… Бултых! Второй камень ушёл под воду совсем близко.
— П-п-пошла прочь, грязная ведьма!!! — надсадный вопль из-за спины. Медленно обернувшись через плечо, Адель встретилась взглядом с тем бродягой, что попался ей раньше. Ну конечно, далеко не ушёл, но хотя бы не привёл никого с собой… Мерзкого вида мужичонка в грязных изорванных штанах и в том, что когда-то было рабочей курткой, стоял, пригнувшись, у кустов, и швырял в неё камни.