Девушки понимали его сомнения, но молчали тоже, переглядываясь между собой.
— Вы можете выбрать сами, — предложил Арман. — Вы знакомы, если я не ошибаюсь.
— Мы подруги, — спокойно кивнула Барбара. Она оставалась невозмутима и, казалось, уже всё решила, у Лауры слегка дрожала нижняя губа. — И мы всё решили, да, Лау?
— Нет, — пробормотала та. — Не знаю…
— Знаешь. Ты одна из нас всех этого хотела, — Барбара обвела взглядом окружающих, и никто не решился оспорить этот факт. — В группе должен был хоть кто-то, кто видит в книге полезное и благородное дело, а не выгоду для себя или весёлое приключение.
— О, как можно было забыть про пана Берингара, — еле слышно заметил Милош, и Арман подавился собственным смешком. Они переглянулись, и Арман как-то понял, что Милошу тоже жаль Лауру. Сестре придётся потерпеть…
— Время вышло, — объявил Берингар, делая шаг вперёд. — Фройляйн Краус, фройляйн Хольцер?
— Да нет же! — вырвалось у Адель. — Думайте, что хотите, но вы же сами говорили, что надо выбирать по заслугам! Тогда какого проклятого лешего…
— Адель…
— Ты вообще помолчи, раскомандовался! Я против, — взгляд Адель был полон ледяной ярости, как и вся она. — Вы можете считать, что я в обиде на её слова, но это неважно. Она бесполезна и будет обузой, и это очевидно всем, а если вам не хватает мужества сказать об этом её деду…
— Вообще-то, я здесь, — вмешалась Лаура и сама испугалась своей храбрости. — Я понимаю, почему ты злишься, но…
Арман понял, что ещё одно слово сестры — и её не просто выгонят, а оставят под наблюдением до самой смерти. Не этого ли добивался Берингар? Он ведь знает о трупах, знает об убийствах Адель; а теперь все, кому не лень, знают то, что сестра абсолютно себя не контролирует. В этом не так много её вины, но никто этого не знал, кроме Армана… Для всех Адель — бешеная собака, которую надо пристрелить или держать при себе. Лауре повезло больше, ей не понять, что такое семья изгнанников, и она тоже имела право стать лучше…
— Мы выбрали, господин Клозе, — безмятежно сообщил Милош, бросил взгляд на Армана и отчитался: — Господа Гёльди, Лаура и я. Барбара, ваш поступок делает вам честь, будь вы мужчиной, я бы пожал вам руку.
Барбара кивнула, не став паясничать, крепко стиснула оторопевшую Лауру и покинула зал. Арману показалось, будто она хотела что-то сказать Адель, но в последний момент передумала. Что бы это могло быть — предупреждение подруги или напутствие в дорогу? Теперь не узнать…
— Хорошо, — одновременно с Берингаром сказал его отец, появляясь в поле зрения. — Я рад, что вы сделали такой же выбор, что и мы. Это было трудно?
— Труднее, чем кажется со стороны, — Берингар бросил неопределённый взгляд на Армана, потом удовлетворённо кивнул ему. — Но быстро и грамотно, что главное. От себя могу добавить, что я доволен тем, как распределены силы в группе. Прошу прощения, фройляйн Хольцер, за мою резкость: я уверен, что вы сослужите нам хорошую службу.
Лаура зарделась и пробормотала что-то невнятное, Милош сделал вид, будто хочет похлопать её по плечу, но передумал и изящно крутанул тростью. Что ж, бедной девочке осталось завоевать расположение Адель. Всего-то! Выпить океан и то было бы проще, с горькой иронией подумал Арман. Но всё же иначе сложиться не могло: как только Берингар Клозе возник на пороге их дома, всё должно было стать очевидным, а он понял только сейчас. Гёльди решили держать под наблюдением во что бы то ни стало, для этого маги закрыли глаза на прошлые обиды и нашли им полезное занятие — полезное и на виду, с конвоем из других сильнейших магов… и внучки старца Хольцера.
Арман не сомневался, что составление и охрана книги — действительно важная миссия. Но в том, что их с Адель участие было предрешено, тщательно спланировано и теперь будет не менее тщательно контролироваться чародейским сообществом, он не сомневался тоже.
***
[1] Министр иностранных дел и государственный канцлер Австрийской империи.
[2] Имеется в виду Франц II, последний император Священной Римской империи, первый император Австрии, король Богемии, Венгрии... и много чего ещё. Подтекстная неприязнь со стороны Милоша, упоминаемая и ранее, вызвана тем, что его родина находилась в подчинении Австрийской империи, что часто служило причиной недовольства или внутренних конфликтов.
III.
«Именно потому, что чародеи более похожи на людей — они суть люди, — они могут делать и то, и другое [чудеса во благо и чудеса назло]. Определяет их не природа высшего или низшего, божественного или дьявольского: их определяет то, что мы осмеливаемся назвать природой человеческой. Ежели ангел творит чудеса, потому что он ангел, а демон творит зло, потому что ему предписано его природой, человек-волшебник — будь то ведьма или колдун — не подчиняется предписанному свыше или сниже моральному закону».
Книга чародеяний, теоретические главы.
***
Адель плохо помнила, как они вернулись домой. Было условное прощание; кажется, маги договорились о первой встрече через какой-то срок; братец долго спорил со старейшинами и, не переспорив, покачал головой, слов она не слышала — могла только смотреть. Неконтролируемая ярость кипела в голове и звенела в ушах. Выплеск магических сил ненадолго помог, во всяком случае, ей стало легче после ссоры с Лаурой, но потом всё кончилось, и Адель была готова взорваться от каждого неосторожного слова.
Видимо, так на неё повлиял сам замок — средоточие колдовства. Хорошо ещё, что маги занимают его не так давно: в обратном случае стены бы пропитались настолько, что Адель разнесла б их по кирпичику, даже не заметив. Ещё одной из проблем ведьмы с нереализованным потенциалом было то, что она не знала ни предела своих сил, ни факторов, которые могли повлиять на неё — вот, как оказалось, большое скопление чародеев давит так, что впору биться в судорогах. И ведь все чувствуют себя абсолютно спокойно! Все, кроме неё.
В ноги бросился Мельхиор — так до Адель дошло, что они дома. Ключ, который им дал Берингар, открывал проход из любой двери в нужный замок. На пороге дома валялись письма со следами сырости, травы и собачьих лап.
— Надо же, нас даже хватились, — Арман подобрал письма и вернулся в дом, нечаянно пригласив с собой поток влажного ветра. Дверь смогла закрыться со второго раза. — Это мне, это тоже мне… о! Жалованье. А это для тебя, — на стол перед Адель опустился отвратительно надушенный конверт, подписанный рукой Жозефины.
— Жалованье, — медленно повторила Адель. Видимо, брат обманчиво принял эту медлительность за спокойствие и с готовностью обернулся к ней. — Жалованье, говоришь. Заплатили напоследок?
— Ну да, — Арман пожал плечами. — Я же сообщил, что ухожу, а поскольку вся контора знает, что денег ни гроша… Повезло, что я на хорошем счету. Это в счёт оставшихся дней месяца.
— Ты и у старейшин деньги взял. Получается, мы теперь богатые, — искусанные губы Адель искривились в улыбке. — С ума сойти… Зачем ты это сделал?
— Что именно?
— Взял у них деньги, что ж ещё! Мы столько лет терпели их равнодушие, насмешки над нашей фамилией, меня не пустили на этот проклятый духами шабаш, и ты теперь ловишь их подачки, как…
— Адель, — в голосе брата послышалось предупреждение, которое она проигнорировала.
— Как всеми брошенная бездомная псина, которой в кои-то веки перепала кость!
— Если ты так себя чувствуешь, не говори за меня, — холодно ответил Арман.
— А тебе нравится метаться туда-сюда, забывая всё, что было раньше, когда перед носом маячит выгода?! Ну конечно, ты же оборотень — ты всегда таким был! Я ещё могла понять, что ты общаешься с людьми — в Круа-Руссе не бродят призраки тех, кто пытал нашу прабабушку, и даже не все из них чураются ведьм… Никто не отвечает за весь род человеческий, как и мы не отвечаем друг за друга, но эти! — В слово «эти» Адель вложила всё презрение, которое испытывала к лицемерию колдовских старейшин. — Они нас предали, неужели ты не помнишь?! Нашу бабушку, затем… затем — нашу маму, а нас даже не пустили на порог, пока мы не стали им нужны! Ты всё забыл?! И теперь те же самые люди собираются использовать нас, они сами толком не знают для чего, и прикормить с руки, а ты и рад! Знаешь что… — Адель сделала глубокий вдох, поскольку её голос был готов сорваться. Если бы брат осадил её сейчас, она бы смогла остановиться, но Арман молчал. В лицо Адель бросился жар, и на какое-то время она словно ослепла, не чувствуя ничего, кроме пламенного гнева: он лизал ей лицо изнутри и лез в глаза, застилая видимость. — Знаешь что, это всё так мерзко… Ты ещё… ты ведь там был, как свой. Я тебя не виню, я рада за тебя, но… неужели ты не слышал, что сказала эта дура? Она ведь считала так всю свою жизнь, никто не передумает так быстро! Не знаю, почему ты согласился, но мы всё ещё там чужие, и так будет всё время… Зато, конечно, теперь у нас есть деньги и… куда это ты собрался?