Я постаралась взять себя в руки, устоять перед этой нескончаемой литанией утраты. Это оказалось легче. Мой приход вскорости созвал всех мертвецов (как я и предполагала). И потому ураган усилился, ветер яростно хлестал по деревьям, срывая с них листья; тучи бешено скользили по небу, словно оно превратилось в ледяной каток; небосвод кишел взмывшими ввысь птицами; полил холодный дождь, ожививший скользкие рукава полиподиума, наброшенные на руки дубов. И вот – общение.
Я отдалась суду мертвецов. Пусть будет что будет.
У ветра словно выросли руки, которые в меня вцепились. Сорвали с места, где я стояла. Подняли и небрежно швырнули на ветвь дуба, висевшую невысоко над землей. Лежа на спине и глядя в неистово взбаламученную листву, я крикнула. Громко крикнула в серебрившийся туман:
– Явитесь… Явитесь!
Воздев руки, я почувствовала, что меня за них ухватили – и снова потянули, подняли вверх. Во мне не осталось ничего, кроме страха и желания. Желала я одного: чтобы мертвые учинили надо мной расправу.
И страшилась того же самого.
Я жаждала кары, жаждала наказания… да-да, за мой грех.
О, но мертвецы… погибшие воины из отряда Дейда… каким-то образом им стало известно, что содеянное мной было лишено злого умысла и что виновата я без вины. Эту весть они мне передали – передали без слов.
Непогода утихомирилась. Ветер стих. Литания утраты вновь сделалась явственно различимой.
И это все, что я помню. Только это – и то, как я стремглав погрузилась во тьму.
Очнулась я в могиле – похороненной.
Видимо, я рухнула замертво; мертвецы вновь довели меня до состояния, сродни их собственному. Не новость, куда уж там, однако никогда раньше я не впадала в подобную кому – даже на Матансасе. Должно быть, выглядела я настоящим трупом – вот меня и похоронили… Как долго я пролежала среди убитых? Скоро ли весть о засаде дошла до Форт-Брука? Не знаю, но когда о судьбе отряда Дейда стало известно, когда сюда, на индейскую территорию, явились солдаты, чтобы похоронить своих собратьев, то меня, раз я лежала без чувств, меня к ним причислили. И не осталось никого в живых – сообщить о том, что в преддверии атаки я ускакала прочь. Таким образом, меня удостоили быть погребенной как военнослужащего, не иначе.
Ввиду того, что в нашем климате тело разлагается быстро, солдат Дейда захоронили в двух рвах – офицеров и простых солдат по отдельности. Я пришла в себя во втором.
Поначалу я не могла и пальцем пошевелить, таким плотным слоем лежала земля на мне, на нас. Рот был забит глиной, открытые глаза ничего не видели. Лицом я прижималась к холодной как лед и гниющей спине того, на ком лежала. Видеть я, конечно, ничего не видела и почему-то все еще не нуждалась в дыхании. Все мышцы расслабились, и только величайшим усилием воли я заставила их работать – прорыть пальцами землю, нащупать тела рядом с собой, под собой, над собой. Коснуться пуговиц, волос, суставов, кишащей червями плоти.
Сколько же часов – а может, и дней – понадобилось мне на то, чтобы пробиться наверх и выбраться из могилы… Но вместе с возвратом чувственного восприятия, упорно разгребая и разгребая землю, с каким невыразимым – о, с каким невыразимым! – облегчением я убедилась, что – хвала небесам – меня не в гробу. А такое вполне могло случиться. Лежать бы мне тогда закопанной нескончаемо долго, вплоть до прихода крови.
И я продолжала упрямо рыть и рыть, разгребать и разгребать землю. Сгорбившись, я спиной пробила себе ход наружу и вырвалась из могилы – довольно неглубокой, поскольку пришлось делать ее столь обширной. Взломав дерн, я обнаружила, что на нем пробилась редкая травка.
Сколько же я провалялась в обществе покойников? Порядочный срок, если наша могила успела порасти травой. Даже более чем порядочный, скажем так. Меня ослепило низкое солнце. По всем телу разлилась слабость. Слабость – и все же я чувствовала себя сильнее. Разумеется. Еще сильнее… С благословения усопших.
И здесь я должна изложить то, о чем впервые узнала на Зеркальном озере, когда Пятиубивец – или же сама Сладкая Мари? – говорили о людях, которые нас так страшатся. Среди некоторых индейских племен – и здесь, и не только здесь – существует давнее поверье, что душа состоит из трех частей, как полагал и Аристотель; однако индейцы трактуют триединую человеческую душу следующим образом: первая душа – это тень, которую отбрасывает тело; вторая душа – отражение на воде; а третья, изначальная душа – обитает в глазах… В глазе.
Восстав из могилы, где были закопаны солдаты Дейда, я знала, что снова набралась энергии от покойников. Глаз мой заметно окреп. Именно в нем их душевная сила обрела постоянное жительство. И с тех пор вплоть до теперешнего дня мой глаз незыблем – и хранит жабу независимо от моей воли. Как укрепляются другие сестры – не знаю, но мой глаз, что ж… И я вновь совершила сделку. Серебристую силу мертвецов за такое упокоение даровать могла только я.
Теперь – безмолвие. Слышится только то, что обычно происходит в природе. Непогода улеглась, почившие угомонились. Постепенно мои глаза попривыкли к солнечному свету. Мускулы обрели прежние навыки. Вернулся слух, снова забилось сердце. А вот вдохнуть грудью воздух удалось не сразу. Я вся была облеплена смертью и землей, но черви трудились надо мной зря – живые им не даются. Вкусив моей ведьминой крови, они ссохлись и попадали с тела хлопьями.
Хотелось вымыться – ужасно хотелось. Уложив на могиле дерн по-прежнему, я направилась к пруду. Разделась догола. Закопали меня с ранцем, ремни которого перетягивали грудь, и одежда осталась на месте. Нагой я пробралась через камыши и вступила в холоднющую воду. Я шла вперед, зашла глубже и опустилась на травянистое дно пруда.
И вот тогда я почувствовала что-то необычное. Если бы не ясное небо, я приняла бы это за молнию. Воздух, вода ожили, чем-то зарядились.