Тронный зал был гораздо больше самого огромного в Сторожевом замке. Вдоль стен тянулись три этажа галерей, и, хотя снаружи солнце едва село, все три были полны до отказа. В воздухе уже висел устоявшийся запах пота и крепких духов. Приглушенные голоса напоминали шум морского прибоя. Джессмин застыла на краю. Прямо у ее ног начиналась пурпурная ковровая дорожка, конец которой устилал белые мраморные ступени такого же холодного сверкающего трона.
Между ней и троном стоял народ и множество жрецов, которые поклонялись самым разнообразным ксенарским богам. Всем, кроме Мезона, бога войны, который был повержен всего лишь смертным, королем Гэйлоном Рейссоном. Она обвела взглядом стоящих людей, в надежде увидеть лицо своего мужа, но он благоразумно держался в тени.
По сигналу Великого посланника музыканты торжественно заиграли государственный марш. Голоса людей стихли. Глаза всех теперь были прикованы к королеве, одиноко стоящей посреди ковровой дорожки, и не все взгляды были дружелюбны. Высокие и красивые, сверкающие золотым обмундированием гвардейцы окаймляли ее путь. Кричащая роскошь била в глаза: мужчины и женщины, разряженные в пух и прах и обвешанные драгоценными камнями.
Объятия первого из жрецов встретили ее, и Джессмин преклонила колена, принимая его благословения. В клубах ароматного ладана ее лоб и ладони умастили благовонным миром. Ту же церемонию проделали и жрецы четырех других почитаемых богов Ксенары. Королева бормотала слова благодарности жрецам, тут же забывая имена их кумиров. Со времени поражения бога Мезона ксенарское жречество потеряло львиную долю своей власти и влияния при дворе.
Наконец Джессмин достигла помоста и снова преклонила колени — на этот раз перед Великим посланником. В огромной палате воцарилась гробовая тишина.
— Тебе вверена судьба этой страны, — старик возвысил свой слабый голос.
Вышитые золотом тяжелые одежды создавали иллюзию мощи, хотя было видно, как он дрожал под ее тяжестью. В узловатых пальцах Эовин держал маленькую белого золота корону, инкрустированную рубинами, бриллиантами и изумрудами.
— Тебе вверена жизнь ее народа. — Он возложил корону на ее голову. — Правь же с миром, Джессмин, дочь Герриков, дочь Роффо и Ярадт. Пусть твое правление будет долгим и добрым.
Посланник помог королеве подняться и возвел ее на трон по широким ступеням. Лорды и купцы смотрели, как она заняла трон своего отца, уменьшенная его огромными размерами. Они будут считать ее маленькой и слабой, но Джессмин должна доказать им, что это не так. Лорд Эовин Д'Ар поднес ей тяжелый без украшений скипетр из полированного эбонита с резной шишкой на конце. Тогда как корона символизировала богатство, скипетр символизировал власть над жизнью и смертью ее народа. Многие правители до нее убивали одним мановением руки.
— Подходите, милорды, — обратился Эовин в толпу наблюдателей, — подходите и присягайте на верность вашей королеве.
Главы ксенарских семейств заняли ближайшие к трону места, чтобы быть представителями своих домов. После них подходили менее знатные купцы, которые соперничали с аристократией силой своего богатства. Постоянное противоборство купцов и аристократов между собой делало политическую обстановку в Ксенаре нестабильной. Дворцовая жизнь здесь представлялась чем угодно, но только не тихой заводью.
Джессмин наблюдала, как первая группа придворных приближается к подножию помоста. Один за другим они преклоняли колена, произнося слова верности новой королеве Ксенары, дарили подарки, в основном — книги, дорогие шелка, иногда — бумаги на породистых лошадей. Многие принесли игрушки для королевских детей. Многие дарили подарки от чистого сердца, но многие, королева это видела, произносили клятвы и подносили подарки с презрительной улыбкой на губах. Их лица и имена предстояло запомнить.
— Ваше величество, позвольте представить Хэррена из дома Гуларов и барона Гулкрестского, — промолвил Великий посланник.
Что-то в его голосе заставило ее более внимательно взглянуть на человека внизу. В темных волосах Д'Гулара сверкала седина. Он был высок, почти как Гэйлон, но раза в два толще. Он преклонил колено на нижней ступени трона и слегка склонил голову. Его густой голос гулко отдавался в палате:
— Я признаю Джессмин, дочь Роффо, королевой Ксенары, до тех пор, пока она жива.
За его спиной зрители удивленно приподняли брови, и по рядам пронесся встревоженный шепот. Джессмин удалось скрыть бешеное биение сердца в груди, и она холодно улыбнулась барону:
— Такой человек заслуживает, чтобы его выслушали. Скажите же свое веское слово!
Хэррен усмехнулся и поднялся на ступеньку, от этого с Великим посланником чуть не случился удар. Королева же сделала вид, что не заметила дерзкой выходки, и отослала подбежавших гвардейцев. Д'Гулар наклонился к ней с заговорщической ухмылкой, облокотившись правой рукой на мраморный подлокотник трона, и прошептал на ухо:
— Ты — красивая баба, пожалей себя. Мой совет — собирай детей и беги отсюда, если хочешь, чтобы они остались в живых. — Он огляделся вокруг: — А где же твой муженек? Он наверняка намеревается управлять тобой и Ксенарой из постели.
То, что произошло потом, поразило всех, включая и саму королеву. С силой, намного превосходящей ту, на которую она на самом деле была способна, она нанесла удар по руке барона резной деревянной шишкой скипетра. Он дико вскрикнул, отшатнулся и опрокинулся на ступени трона. Когда его крики превратились в хрипы агонии, Джессмин замутило. Хруст сломанной кости все еще отдавался у нее в ушах. Но нельзя было показывать и виду, что она сожалеет о случившемся. Она поднялась, высоко держа голову, и обвела взглядом своих подданных.
— Слушайте меня! Я одна намереваюсь управлять Ксенарой. Добрый совет всегда будет выслушан с благосклонностью, ложь и наглость — пресечены немедленно. — Она оглядела молчаливые лица: — В следующий раз я буду бить до смерти. — Она снова опустилась на тяжелый холодный мрамор, держа скипетр у колена. — Кто следующий?
Хэррена Д'Гулара унесли, и лорды продолжали подходить один за одним. Джессмин почувствовала, что отношение к ней изменилось. Она принимала подарки и клятвы в верности, пытаясь преодолеть дрожь в ногах. О, лишь бы этот день поскорее закончился, чтобы она опять могла оказаться в своих комнатах в кругу своей семьи.
Роза с неохотой удалилась, и Сандаал, неразлучная со своей мандолиной, оказалась одна в комнате с герцогом Госни. Видимо, королева ошибалась, все было бесполезно. Дэви лежал как мертвый, и его тело напоминало пустую раковину. Что же она, Сандаал, могла сделать, чтобы изменить это? Она огляделась вокруг. В комнате не было ничего, кроме матраца, потрепанного дорожного сундука и ящика с инструментами, забытого малярами.
Одно из окон выходило на резной железный балкончик, и панорама Внутреннего моря приковала на время ее внимание. Чайки стремительно ныряли за мелкой рыбой в сверкающие волны. Чуть поодаль виднелись спешащие в гавань высокомачтовые парусники. На их палубах суетились расторопные матросы, складывая паруса и развертывая канаты, рабы из последних сил налегали на весла.
— Ты чувствуешь соленый морской воздух? — спросила Сандаал, даже не надеясь на ответ. Молчание почему-то разозлило ее. — Что в мире может сравниться с этим? Путешествия обманчивы, Дэвин Дэринсон. Только глупец может расстаться со всем этим по своей воле: с музыкой, которую можно играть, с песнями, которые можно петь… С любовью, которую можно завоевать или потерять. — Она придвинулась к кровати. — Колдовство — всего лишь иллюзия власти, не более. Просто забавный трюк. Что магия дала Гэйлону Рейссону, кроме горя и разочарований? И ручаюсь, что это еще не все его испытания…
— Звучит достаточно верно, — раздался чей-то голос.
Герцог лежал неподвижно с лицом безжизненным и пустым. Сандаал резко повернулась к дверям. На пороге стоял король Виннамира. Его густые волосы были встрепаны, одежда смята и кое-где разорвана, а в руке он сжимал пузатую бутылку бренди. Но больше всего ее поразила боль в глубине его карих глаз.