Гэйлон размышлял в одиночестве перед очагом в своих покоях, и в уме его проносились тягостные картины… воспоминания о причиненных им разрушениях, о погибших друзьях… внезапно на его плечи легли руки королевы. Она наклонилась и поцеловала его волосы.
— Ты такой притихший, — заметила жена. — Что тебя тревожит, мой господин?
Гэйлон улыбнулся ей:
— Великий посланник и его велеречивость. — Он резко сменил тему: — Как она ненавидит меня, должно быть…
Королева, стоя за его спиной, задумалась, желая понять, какое направление приняли его мысли.
— Ты имеешь в виду леди Сандаал? Я сомневаюсь, чтобы она осталась у нас при дворе. — Джессмин наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. — Ты сделал то, что должен был сделать. Она вправе проклинать тебя не больше, чем можно проклинать бурю за дождь и молнии. Пусть вина лежит на тех, кто виноват на самом деле — этот ужасный меч и Сезран, который выковал его. И мой отец, который начал войну.
Гэйлон попытался последовать ее совету, но от воспоминаний было тяжело избавиться. Она знала его лучше, чем он знал сам себя, и только в ее глазах он мог прочесть свое оправдание и примириться с прошлым. За эти годы любовь Джессмин, ее нежный, вкрадчивый голос и неопровержимая логика принесли ему покой. Ужасные колдовские силы внутри него утихомирились.
— Ты готова? — спросил Гэйлон.
— Думаю, да, — вздохнула жена. — У нас так давно не было официальных обедов… и мои платья не годятся после родов.
Король обернулся и посмотрел на ее милое ненакрашенное лицо и зеленоватые глаза. Узкая золотая диадема увенчивала ее медовые с рыжеватым отливом волосы, вьющиеся локонами. Она выбрала бледно-зеленое атласное платье с высоким корсажем, скрывающее полноту, налитые молоком груди натягивали ткань.
— Ты выглядишь прекрасно, — сказал Гэйлон, поднимаясь. — Ты была бы прекрасна и в лохмотьях, моя милая.
Молодая женщина поморщилась:
— По меркам Ксенары я и есть в лохмотьях. — Она взяла его под руку, и король проводил ее к двери. — А что насчет велеречивости Великого посланника?
— Да так, ничего, — пробормотал король. — Только не просто о мире и торговле он приехал говорить. Трон в Ксенаре пустует. Мы с тобой знаем, что он приехал за королевой для этого трона.
Они прошли уже полпути, и Джессмин сказала без колебаний:
— Тогда он приехал зря. Я довольна троном, который разделяю с тобой.
Гэйлон почувствовал огромное облегчение. Мысль о том, что она покинет его и уедет на юг, была невыносимой. Соблазн огромного богатства и власти над таким великим народом мог привлечь кого угодно, только не Джессмин. Нет, он всегда может полагаться на ее любовь.
Когда они вошли в большой зал, все застыли и притихли. За столом сидела всего дюжина человек, но были установлены подмостки, и столовые приборы были из лучшего дворцового серебра. Все присутствующие поклонились королю и королеве. Великий посланник и его фрейлины приблизились первыми.
— Ваше величество, — сказал старик в длинной богатой одежде и сдержанно поклонился Джессмин. — Я Эовин Д'Ар, миледи. Великий посланник Ксенары. Мне выпала великая честь представить вам этих юных девушек, присланных прислуживать вашей особе.
— Моей особе, — королева задумчиво посмотрела на дам. — Как они будут мне прислуживать? Мои нужды весьма скромны.
— Они будут вас развлекать. Они будут петь вам, читать стихи, веселить вас. Королева стоит всего этого.
Сперва были представлены сестры Д'Ял, они присели в глубоком почтительном реверансе, расправив широкие пестрые юбки. Но Гэйлон не мог отвести глаз от Сандаал Д'Лелан. На ней была голубая туника с очень строгой юбкой без оборок, но все же очень милая. Казалось, Джессмин занята ею больше всего.
— Как благородно с вашей стороны, — прошептала королева юной девушке, — служить двору, защищая который погиб ваш брат.
Лицо Сандаал осталось безмятежным, но Гэйлон увидел, что в ее темных глаза промелькнула печаль, и это глубоко ранило его. Его лучший друг Арлин Д'Лелан погиб от руки своего собственного короля.
— Я очень любила своего брата, — тихо ответила леди Д'Лелан, — и поэтому я люблю всех, кого любил он.
— Приступим к еде? — Гэйлон стряхнул с себя чувство вины и подал знак слугам внести блюда.
Сегодня в зале играла музыка, несколько музыкантов с лютнями, барабанами и флейтами. Король, заняв место во главе стола, с сожалением подумал, что музыканты были еще молоды и неопытны. Подали горячие блюда, и, несмотря на плохую музыку, трапеза оказалась отменной. Великий посланник привез к виннамирскому двору много подарков, среди которых были экзотические специи, рис, мука и сладости.
Виннамирцы уже не голодали, но их ежедневное меню обычно состояло из картофеля и мяса. Многие ксенарские блюда были поданы горячими с имбирем и перцем. Гэйлон ощущал на себе холодный взгляд Сандаал, и впервые за много лет король выпил за ужином слишком много вина. Джессмин, сидевшая рядом с ним, сделала вид, что не обращает внимания.
Великий посланник тоже наслаждался вином.
— Это, — произнес он, радостно наполняя чашу, — действует на мои больные суставы гораздо лучше, чем чай из ивовой коры. К сожалению, от старости нет средства… — Он придвинулся ближе к Гэйлону и усмехнулся: — Кроме смерти, конечно.
Король сделал большой глоток из своей чаши.
— Чтобы привезти нам продукты и насладиться нашими винами, вам не стоило проделывать такой далекий путь.
— Разумеется, сир. Это не светский визит, но политика может подождать до утра. А сейчас, я думаю, лучше наслаждаться ужином. Это наилучшее основание, на котором можно построить добрые отношения между нашими государствами.
— Я могу сказать вам, — произнес Гэйлон, немного осоловевший от вина, — что это не так.
Морщинистое лицо Эовина расплылось в улыбке:
— Неужели? Тем не менее я не хотел бы обсуждать этот вопрос до завтрашнего утра. Давайте попробуем барашка с пряностями. — Он сам положил кусок барашка на тарелку короля: — Только осторожнее, он горячий.
Глубокой ночью, когда все, кроме нескольких стражей уснули, Дэви взял фонарь со свечой и стал спускаться по каменным ступеням, ведущим в глубокие подвалы замка. За обедом принц Бэнэк поинтересовался раной на руке герцога и поверил в его ложь, но Сорек, хотя и молчал, выглядел обеспокоенным. Ожог продолжал болеть, все время напоминая о талисмане Орима, спрятанном в спальне. У Дэви был плохой аппетит, и он почти не обращал внимания на Тейна, который к концу трапезы стал безобразничать.
Остаток дня плохо запомнился герцогу. Казалось, что он будет тянуться вечно, но в конце концов наступила ночь. Теперь, стоя на последней ступеньке, он высоко держал фонарь, стараясь сохранить равновесие в этом темном, лишенном окон подземелье. Западная стена… Фонарь дрожал в его здоровой руке, и тени плясали перед ним. Странно, что этот подвал, хотя и весьма пыльный, был в гораздо лучшем состоянии, чем остальные помещения замка. Ненужная мебель и ящики с бумагами и одеждой были аккуратно расставлены вокруг, и пыль покрывала все. Дэви оставлял следы, добираясь до нужной стены.
Десятая плита была прикрыта фанерой. Чтобы отодвинуть ее, герцог поставил фонарь, а затем осторожно счистил кинжалом грязь с краев камня. Поддев кинжалом угол плиты, он поднял ее и отодвинул в сторону. Под ней было неглубокое, но широкое отверстие, которое уходило под одиннадцатую плиту. В этой выемке лежал второй свинцовый сундук.
Дэви с трудом вытащил его. В этом сундучке не было замка, и он был тяжелее, чем сундучок в его комнате. Он положил плиты на место. Затем, неловко подхватив свинцовый ящик, герцог стал нащупывать обратный путь вверх по ступенькам и вдоль по длинному коридору в свою комнату. Он поставил сундучок на кровать, туда же, где раньше стоял первый. Дрожа с головы до ног, Дэви откинул крышку.