се остальные мифологемы, порождаемые страданиями самосознающего бытия.
С другой стороны, религиозное сознание человека содержит в себе многовековой опыт преодоления страха и страданий, который можно и нужно использовать. Так, в христианской традиции страх Божий выступает как начало премудрости. Основной принцип заключается в том, что, если чего-либо сложно избежать, следует изменить своё отношение к этому, превратив таким образом страдание из источника унижения в смыслообразующий фактор. Материалист Чанышев не в состоянии преодолеть страх Небытия и поэтому его страх закономерно перерастает в ужас. Причём это не Ужас, приоткрывающий и объясняющий Ничто, о котором писал в своих ранних работах Хайдеггер, а скорее ужас безысходности, стремящийся найти решение проблемы, не выходя за пределы принципа материального единства мира. («Я существую потому что меня приводит в ужас, что я существую, – говорит Сартр. – Это я, я сам извлекаю себя из небытия к которому стремлюсь»). Согласно философскому материализму смерть материальна и отсрочить её возможно, лишь воздействуя на материю, то есть, научным путём. «Может ли наука когда-нибудь сделать людей бессмертными? – спрашивал в начале 20 века русский философ Владимир Эрн. –«На это нужно сказать: никогда. Что же касается бесконечности в прогрессе науки, то надежда на этот бесконечный прогресс не может ничего дать потому, что наука, развиваясь и прогрессируя в известном смысле бесконечно, в то же время все с большей определенностью познает и свои границы. Развиваясь в одном направлении, наука суживалась в другом и откидывала все то, что было чуждо ее принципам. Говорить о возможности для науки уничтожить смерть – это значит игнорировать принципы науки». Впрочем, сам Чанышев, в силу особенностей своих философских взглядов, видимо не допускал возможности преодоления биологической смерти.
Но возможно ли преодолеть или смягчить сопутствующие смерти и осознанию смерти страдания? Отчасти возможно, если обратить страдания в позитив, как это принято во многих мировых религиях. А что касается христианства, то оно прямо строится на обожествлении страданий. Христианские святые отцы, в частности, прямо утверждали, что если человек долго не страдает – это очень плохой знак, поскольку это означает, что от него отвернулся Бог. Как писал один школьник в своём сочинении, обращённом к Богу: «Если я попаду в ад, Ты меня там увидишь и будешь смотреть, как надо мной издеваются?»
И действительно, страдание выполняет важнейшую смыслообразующую функцию. Вырывая человека из рутины повседневности оно избавляет его от многочисленных, скрывающих страшную истину Ничто иллюзий и раскрывает ему глаза на подлинное положение вещей. Не случайно, именно с созерцания картин человеческих страданий начинается путь будущего Будды к просветлению. Человека, который прошёл через страдания, крайне редко можно причислить к обывателям и заставить подчиняться мнениям толпы. Осознание истины Ничто помогает человеку понять и преодолеть свою собственную ничтожность.
«Страдание изменяет темперамент, концепции, позиции, оценки, меняет направления существования, таким образом, любое сильное и длительное страдание воздействует на интимную основу существа. Изменяя внутреннюю основу существа, страдание имплицитно меняет и отношение его к миру. Это изменение перспективы, изменение понимания и чувствования. После того как ты страдал долгое время, тебе кажется невозможным, тебе сложно представить свою жизнь без него, так как любое страдание отчуждает тебя от твоих естественных установлений и переводит тебя на экзистенциальный план твоих сущностных устремлений. Таким образом, из человека, рожденного для жизни, страдание делает святого, замещая все его иллюзии язвами и гангреной отказа. Отсутствие покоя, которое следует за страданием помещает человека в такое напряжение, в котором нельзя быть по-средственностью. Апатия, вульгарный скептицизм и поверхностный имморализм могут быть разрушены страхом, тотальным беспокойством, плодотворным террором и всеобщим страданием», – рассуждает в своей последней книге «Признания и проклятия» Эмиль Чоран.
Ещё одна важнейшая составляющая религиозного пути духовного самосовершенствования – это отказ от привязанности к материальному миру в пользу развития собственной духовности. «Земная жизнь и сопутствующие ей блага греховны. Отрекись от земной жизни, и ты обретёшь жизнь вечную», – призывает своих последователей христианство. «Преимущество умерших состоит в том, что они отмыты от греха существования», – вторит святым отцам Сартр. Православный путь духовного самосовершенствования, изложенный в книге «Лествица» («лестница») святого Иоанна Лествичника, представляет собой программу последовательного отказа от привязанности к земной жизни путём преодоления в себе соответствующих желаний и грехов. Во многом аналогично выстроен и так называемый «Тарикат» – система духовного развития мусульман – суфиев. По словам суфийского пророка 11 века Аль-Газали, «учение суфиев стремится к тому, чтобы освободить сердце от всего, что не Бог, и сделать единственной его жизнью размышления о Божестве». Многовековая традиция суфизма выработала свой путь достижения Абсолюта – знаменитый «Путь Суфия», включающий в себя три ступени совершенствования: закон, собственно путь и окончательную истину. Этот Путь включает в себя, в частности, покаяние, осмотрительность и добровольное принятие нищеты. При этом нищета понимается как осознание того, что всё, вплоть до психических состояний и самого «Я» не является достоянием человека:
«Ходжа Насреддин зашёл в лавку, и к нему подошел торговец.