Выбрать главу

Если человек не найдет себя вокруг себя, лучше бы ему и не быть. То, что вокруг, — всегда близко, иногда слишком близко, чтобы мы его узнали.

Кагуяхимэ

V

«Покончил ли я со своей прежней жизнью? — спрашивал я себя, стоя перед закрытой дверью монастыря Дабу-дзи. — Уверен ли я, что прошлое останется в прошлом?» Конечно, я не был уверен. Я бы хотел, чтобы так было, и был убежден, что желание забыть исполнится легче, если я скажу себе, что прошлого нет. Но как быть, если оно есть? Я искал путь, который не отрицал бы существование того, что уже произошло, но при этом примирил бы остатки прошлого с волей к достижению неведомой мне цели. Я искал того, что меня ждет. Выбрать из уже известного — не было бы решением. Я должен был позволить новому познанию очистить меня от гнили, которая, как паутина, расползлась в моей душе.

Вот в таком состоянии я стоял перед большими деревянными воротами Дабу-дзи.

Их открыл кто-то, кого я не увидел. А может, они и сами открылись? Передо мной лежала тропинка, посыпанная галькой и ограниченная по сторонам молодыми бамбуковыми стволами, которая вела к галерее одной из построек. Я остановился на широкой лестнице со скамьей. Выше начиналась галерея, блистающая чистотой, построенная из темных гладких досок. Я снял шляпу, развязал пояс, сбросил со спины мешок и положил все это перед собой. Ударил молотком в гонг, стоящий на подставке, чтобы оповестить о своем присутствии, вытащил бумагу с прошением, а потом, сидя на скамье, согнувшись, опустил голову на руки, которые лежали на мешке. В этом положении я ждал, чтобы кто-нибудь появился. Я провел так больше двух часов, не смея пошевелиться, прежде чем услышал приближающиеся ко мне шаги. Не поднимая головы, я увидел руку, которая взяла мое прошение. Голос спросил меня:

— Кто ты?

— Меня зовут Цао, и я хотел бы стать здесь унсуи.

— У какого роси ты учился раньше?

— У меня не было никакого учителя, кроме моей воли.

— Подожди немного. — И он отошел.

Я оставался в той же позе еще несколько часов, пока не появился другой старейшина монастыря.

— В этом монастыре достаточно учеников, и мы не можем тебя принять.

Я был упорен. Не шевельнул ни пальцем. Я знал, что они испытывают мою выдержку и волю и не спускают с меня глаз. Боль в пояснице, коленях и пальцах усиливалась. В конце дня передо мной появился первый старейшина.

— Здесь строгая дисциплина. Лучше иди в другое место.

Для меня, начинающего, другого места быть не могло. Отступи я сейчас, об этом быстро узнают все, и ни один монастырь меня уже не примет.

Боль становилась невыносимой. Но я сохранял свою неудобную позу. Нивадзуме, помимо неподвижности, подразумевает и полную тишину. Я не отвечал ни на одну из обидных фраз, сказанных мне. Стоило проронить хоть слово, и я был бы немедленно изгнан из двора, чтобы никогда больше не быть пропущенным через сёджи.

Наступил вечер. Я уже не чувствовал своего тела. Я думал, что вот-вот рухну. Ко мне подошел один из хозяев и поставил передо мной миску с рисом. Медленно, чтобы не выдать своей боли и страха неизвестности, я распрямился и съел ужин. Сразу после этого принял прежнюю позу. На этот раз я ждал недолго. Мне было сказано, что я могу переночевать в танкарё, а наутро должен покинуть монастырь. Тонкая подстилка из тростника, которую я получил, показалась мне такой удобной, что я заснул тотчас, как только улегся на нее. Я не видел ни снов, ни кошмаров. Просто уснул, а в следующий миг, когда проснулся, было уже утро. Немедленно свернул футон и вернулся на свое место, приняв позу просящего, не подчинившись вчерашнему приказанию покинуть сад. Немного привыкнув к боли в теле, я уже легче переносил ожидание новых испытаний. В полдень я получил ту же порцию пищи, что и вчера. Ближе к вечеру вся прежняя боль исчезла, притуплённая отеками на руках и ногах. Я чувствовал, что и лицо у меня опухло и отекло. Монастырский старейшина появился еще раз.

— Поскольку кажется, что твое желание искренне, мы разместим тебя в танкарё. Но не думай, что теперь все закончилось и твои испытания станут легче. В любой миг может случиться, что мы тебя выгоним.