Порой живосущая Родительница сочувственно улыбалась в ответ — неужели ты не понимаешь таких вещей? — но при этом обстоятельно мне все разъясняла, заставляя снова и снова убеждаться в ее правоте. Ее ответы я не буду здесь приводить, оставлю их будущим исследователям замыслов Божьих и основных догматов учения. Но я считаю, что мне и с этой точки зрения очень повезло в жизни, и я искренне благодарен за это Родительнице…
В этом году я трудился без устали всю осень и всю зиму, а между тем в Токио то и дело приезжали зарубежные знаменитости, оркестры, оперные театры, и на многие концерты мне очень хотелось пойти. Поскольку недавно мне стало известно, что и Бог-Родитель, и Родительница тоже очень любят музыку, я лелеял надежду, что мне хоть разок разрешат выбраться из дома, но стоило мне заикнуться об этом, как меня сурово отчитали, мол, ежели у меня есть время ходить по концертам, то мне лучше употребить его для работы над своей второй книгой, ибо чем быстрее я напишу ее, тем лучше…
Раз так, я решил отказаться и от публичной лекции, которую каждый год читал в литературном музее в Нумадзу, куда ради такого случая специально съезжались члены Общества друзей Кодзиро Сэридзавы. В этом году она была намечена на воскресенье 9 ноября. Мне, привыкшему целыми днями, не выходя даже на прогулку, корпеть за письменным столом, вовсе не улыбалась перспектива три часа трястись в старенькой машине моей дочери, потом в течение четырех часов читать лекцию перед несколькими десятками членов Общества и отвечать на их вопросы, затем те же три часа трястись обратно в Токио… К тому же я бы вернулся таким разбитым, что весь следующий день не смог бы написать и строчки, а если учесть, что день накануне поездки я должен был посвятить подготовке к лекции, то получалось, что завершение работы над книгой откладывалось на целых три дня. Но когда я собрался послать в музей извещение об отмене лекции, госпожа Родительница заявила:
— Все уже настроились слушать тебя и ждут, так что изволь ехать.
И вот 9 ноября я выехал в Нумадзу, причем — возможно, чувствуя себя уязвленным: ведь на концерты-то мне ходить запретили — решил не особо напрягаться и подготовиться к лекции в машине за время пути, поэтому накануне весь день просидел за письменным столом.
С утра было пасмурно, казалось, того и гляди польет дождь. Без десяти десять мы вышли из дома и сели в машину. Дочь, очевидно заметившая, что я не в настроении, сказала:
— Раз такая погода, поедем-ка лучше по скоростной магистрали Токио — Нагоя, там движение меньше.
Я ничего не ответил, только уныло подумал, что сегодня и Фудзи, наверное, не покажется…
Дело в том, что, отправляясь дважды в году, весной и осенью, к себе на родину, в литературный музей, я всегда лелеял в душе тайную надежду встретиться с Фудзи. Я ездил туда уже шестнадцать или семнадцать лет подряд, и до сих пор мне неизменно везло с погодой, так что желание мое всегда осуществлялось. Весной даже в погожие дни возле вершины часто клубились облака, но Фудзи все равно обязательно показывалась мне хоть на миг и говорила со мной. А осенью небо всегда было чистым, и она встречала меня в самом хорошем расположении духа. И вот, сидя в машине, я размышлял, а не лучше ли будет, если сегодня вместо обычной лекции по литературе я поведу с собравшимися непринужденный разговор на тему «Мой Учитель — Фудзи»…
Летом того года, когда я перешел в пятый класс начальной школы, мне сказали, что я должен учиться на рыбака, впервые посадили в лодку и вывезли в залив Суруга. Тогда мой дядя, рыбак, ласково сказал мне: «Взгляни-ка на Фудзи» — и объяснил: «Фудзи — наш Учитель, она всегда говорит нам, рыбакам, какая будет погода». Наверное, именно в тот момент я впервые увидел Фудзи по-настоящему. И не столько потому, что с моря она была видна во всем своем величии, сколько потому, что у меня наконец открылись глаза на красоту природы, которую до сих пор я просто не видел, словно был слепым.
А осенью того же года Фудзи спасла мне жизнь. Я тогда хотел покончить с собой, бросившись в реку Каногаву. Дело было под вечер, дул пронизывающий западный ветер, Фудзи, сделавшись вдруг ярко-алой, закричала: «Глупец! Никогда не теряй надежды!» — и, обхватив меня сзади, не дала упасть. С того дня она стала для меня чем-то вроде матери, единственным близким мне существом, у которого всегда найдется для меня ласковое словечко.