На следующее утро все повторилось. И точно так же я ничего не мог вспомнить. На пятое утро, примерно через час после того, как Небесный сёгун начал говорить, я решительно сказал:
— Может, вы уже уйдете? Дайте мне спокойно отдохнуть.
Сёгун ответил так:
— Здесь холодно, и, чтобы ты не простудился, госпожа Родительница, Мать всего сущего, спит рядом с тобой. Представь, что тебе поют колыбельную… Тебе станет легче…
И тут же подверг меня обычным пыткам.
Приходилось смириться с тем, что это утреннее «учение» будет продолжаться все время, пока я живу на даче. Когда в тот же день после обеда я с тяжелым сердцем вышел в сад, то вдруг подумал, что единственный способ избавиться от мучительных утренних упражнений — уехать с дачи. И тут меня окликнул старый клен:
— Сэнсэй, лето выдалось погожее, и вы очень окрепли. Вам ничто не мешает уехать прямо сейчас. Взгляните, я нарочно заставил покраснеть листья на одной ветке, чтобы достойно проводить вас…
К моему величайшему удивлению, я обнаружил, что одна тонкая ветка действительно была покрыта ярко-красными листьями, которыми клен явно гордился.
— Собственно говоря, как же… — У меня перехватило дыхание.
— Я сделал это, чтобы показать, кто в этом саду старейшина. Теперь уж всем придется придержать язык. Пораньше уезжайте и побыстрее возвращайтесь сюда в будущем году.
— Что ж, наверное, я должен последовать совету старейшины сада… — улыбнулся я и глубоко вздохнул.
Вернувшись в дом, я сказал дочери, читавшей в гостиной, что хотел бы вернуться в город первого сентября. Она была против.
По ее мнению, чем дольше мы здесь пробудем, тем лучше: погода стоит прекрасная и, судя по всему, не испортится числа до десятого сентября, мы, конечно, уедем раньше, потому что младшая дочь, которая присматривает за домом, десятого как раз вылетает в Судан, но выезжать первого неразумно — многие возвращаются в город после летних каникул, дороги будут забиты, лучше подождать хотя бы до третьего…
— Раз я за первое, а ты за третье, давай примем компромиссное решение и уедем второго.
— Второе — день Успения Будды, в этот день лучше не садиться за руль…
— Неужели ты придаешь значение таким предрассудкам?
В результате мы сошлись на том, что возвращаемся в Токио второго, хотя дочь явно была недовольна. И вот через два дня, утром тридцать первого числа, только я закрыл глаза, собираясь уснуть после обычных своих дебатов с Небесным сёгуном, как вдруг раздался громкий голос…
— О, Кодзиро, ты успешно одолел первую ступень курсов духовного совершенствования для обитателей Истинного мира. Ты был хорошим учеником. Теперь тебе не страшна никакая пыль. Прекрасно! Бог-Родитель доволен тобой.
Я невольно приподнялся на постели, но в комнате никого не было. Тогда я лег на спину, но уснуть уже не смог.
И тут я понял: вообще-то, чтобы воплотить задуманное в действительность, я должен был переродиться. Меня же еще в этом мире начали обучать тому, чему обучают обычно обитателей Истинного мира, и я сумел подняться на первую ступень. И все это благодаря материнской любви госпожи Родительницы, которая охраняла и поддерживала меня….
Чем дольше я размышлял над этим, тем большая меня охватывала радость. Теперь я заживу самой обычной жизнью. Закончу работу над этой, третьей, книгой и буду писать все, что захочу. Госпожа Родительница говорила, что этим я выполню свой долг перед людьми, которым стольким обязан и которых до сих пор не удосужился отблагодарить, и помогу Богу-Родителю спасти мир. И для меня нет большей радости, ведь моим жизненным кредо всегда было «Писать — значит жить». Мне хотелось вознести хвалу небесам. Я не только не испытывал сонливости, напротив, был готов немедленно вскочить с постели, и не сделал этого только потому, что боялся разбудить дочь.
И тут перед моим мысленным взором невольно возникли милые лица тех, кто начиная с детских лет заботился обо мне, кто поддерживал меня и материально и духовно. Хотя я и пренебрег долгом благодарности, мой овладело настойчивое желание увидеться с этими людьми.