Тут внезапно раздался голос Небесного сёгуна, и госпожа Родительница исчезла.
— Кодзиро! На этом твое обучение заканчивается. Отныне ты должен все силы направить на написание третьей книги. Бог-Родитель ждет. Он уже подготовил для тебя следующее задание. А я должен предупредить тебя вот о чем: тебе было позволено присутствовать на службах в двух мечетях — иранской и иракской. После чего в твоей душе зародились большие сомнения. Поэтому, как только у тебя возникнет свободное время, ты должен будешь вернуться к изучению мусульманства. Ты должен докопаться до истины и понять, что Коран не является книгой, дарованной людям Богом. Уже поэтому тебе следует как можно быстрее закончить третью книгу, которую ты пишешь по приказанию Бога. Понятно?
Я встал с кровати. И к обычному своему времени неторопливо спустился вниз.
Что ж, меня не надо было просить побыстрее заканчивать третью книгу, я и сам хотел этого. Поэтому все дни я проводил за письменным столом перед стопкой бумаги, не выходя, даже чтобы немного размяться.
До восьмой главы дело спорилось, но как только я приступил к девятой, работа застопорилась, каждый день стал для меня мучительным испытанием. В разгар этой борьбы с самим собой ко мне однажды под вечер пришла госпожа Родительница.
— Тебе следует встречаться со всеми, кто к тебе приходит, — сказала она, — и с открытым сердцем выслушивать их. Считай их всех своими братьями и сестрами. Таким образом ты и им поможешь, и для себя найдешь в их историях массу поучительного…
Нечто подобное я уже раза два слышал от госпожи Родительницы и раньше, но, ухватившись за ее же собственные слова: «Не трать время на прогулки, лучше пиши», отказывал всем незнакомым людям, которые приходили в дом без всякой определенной цели только потому, что им почему-то вдруг захотелось пообщаться со мной. К тому же, перевалив за девятый десяток, я ощущал себя безобразным дряхлым стариком, и у меня не было никакого желания показываться чужим людям.
Но когда тебе говорят об одном и том же в третий, а потом и в четвертый раз, остается лишь повиноваться. Когда однажды, тяготясь своей глухотой, я воспользовался слуховым аппаратом, Бог сказал мне: «Не прислушивайся к окружающему шуму, берегись пыли», и я повиновался ему, но, может, рассказы незнакомых мне посетителей это вовсе не шум? В конце концов я решил, что смогу выделить для них время после обеда, но не более получаса.
Однако через полчаса почти никто не уходил. Кое-кто сидел у меня по часу, а то и по два. Иногда посетителей оказывалось сразу двое, в такие дни мне почти не удавалось работать над книгой. Но я старался не проявлять недовольства, убеждая себя, что это тоже часть моего обучения. Зато когда у меня была возможность писать, я все силы отдавал творчеству, дорожа каждой минутой.
И вот в такое время в Токио появился мой зять: он сопровождал правительственную делегацию из Судана, впервые прибывшую с визитом к какому-то ответственному лицу из японского правительства. Зять приехал за два дня до прибытия делегации, чтобы подготовить все для ее встречи, все пять дней, пока делегация находилась в Японии, он жил вместе с ее членами в гостинице, затем, проводив их в обратный путь, остался еще на день, чтобы урегулировать все дела. Так что с нами он провел всего три дня. Да и в эти дни он постоянно уходил в присутствие, и мы встречались только два раза в день за столом.
Во время этих разговоров я сразу заметил, что зять, бывший до отъезда в Судан каменным истуканом, превратился в человека. Когда дочь спросила его, как там сестра, он с готовностью принялся рассказывать:
— Да ничего, справляется кое-как. Там очень уж пыльно, сколько ни убирай в доме, пыль все равно оседает, и у жены просто руки опускаются. Других дел у нее почти нет, но выходить из дома, в общем-то, некуда: магазинов нет, гулять негде. Впрочем, всем необходимым она обеспечена, так что забот никаких… Зато она подружилась с супругой французского посла, и та часто приглашает ее к себе. Жена всегда радуется, это для нее отдушина…
Вот и все, что он ответил, а о неблагоприятных для жизни природных условиях, о жаре, которые так беспокоили его до отъезда в Судан, не сказал ни слова. Тогда я рассказал ему об увиденной по телевизору передаче про суданскую железную дорогу, о статье Митико Инукаи, посвященной проблеме помощи скопившимся на юге Судана голодающим беженцам из Эфиопии, и спросил его, действительно ли это такое ужасное место.
— Конечно, в стране, где повсюду пустыня и где температура поднимается до сорока, а то и до пятидесяти градусов, жить тяжело, но ведь люди живут, — сказал он. — Я просмотрел статью Инукаи в последнем номере журнала здесь, в Токио. Дело в том, что южная часть Судана весьма богата полезными ископаемыми, японские торговые фирмы очень не прочь начать там разработки, но пока это им не удается, у них связаны руки из-за того, что туда стекаются беженцы из Эфиопии… Раньше госпожа Инукаи оказывала продовольственную помощь голодающим суданцам в северо-восточных районах Судана. На первый взгляд это очень просто — накормить людей, но там ведь ничего нельзя достать — ни транспортных средств, ни прочего, ничего того, что в цивилизованной стране не представляло бы никаких трудностей. Ей самой приходилось заботиться обо всем — о грузовиках, шоферах, я уже не говорю о бензине. Она все доставляла в Судан сама… К тому же, чтобы пустить привезенные продукты в дело — ну, там, сварить из них кашу или суп, — нужны печи, топливо, вода, а достать это не так-то просто. Ей пришлось буквально из ничего все организовывать самой, что стоило просто нечеловеческих усилий… Но об этих трудностях она не пишет…