Закутавшись в теплую шаль, купленную в Сибири, и смотря на синий огонек углей, Наташа сидит в любимом и уютнейшем месте - в углу обширной кровати, поверх одеяла, подобрав ноги и локтем на подушках. Читать не хочется, а думать - о чем думать? О том, что следовало бы слушать лекции в Сорбонне и вообще чем-нибудь заполнить жизнь? Или работать, зарабатывать немного денег, чтобы жить без чужой помощи? Вот Анюта, не в пример прочим, уже добилась этого: она шьет белье и может этим кормиться. А сейчас читает, заняв уголок стола у лампы. Анюту "развивают" книгами, ей надо догонять других, раз ее жизнь так переменилась. А ведь в сущности ей просто нужно бы мужа, хорошего, дельного и работящего. Мужа и детей.
- Анюта, тебе хотелось бы выйти замуж?
Анюта подымает голову и смотрит удивленно. Уж очень труден переход от скучной и малопонятной книжки к такому житейскому вопросу.
- Замуж? А почему?
- Просто, чтобы муж и дети.
- А мне и так хорошо. Да и кто меня возьмет-то! Это вам бы замуж, Наташенька.
Анюта не может привыкнуть говорить с Наташей на ты.
- Вы красивая да интересная, вас всякий полюбит.
- Я всякого не хочу, Анюта. Да я и была замужем, только недолго.
- Я знаю, мне рассказывали. А правда, что его звали Оленем?
- Да. А по-настоящему Алексей, Алеша. Но я тоже звала его больше Оленем. Он был... замечательный.
Анюта смотрит на Наташу сострадательно. Знает, что этого Оленя в Петербурге арестовали и на другой день казнили; а Наташа тогда была в тюрьме.
Уж как она любит Наташу, как любит, совсем как родную,- а понимать не умеет. О таком горе вспомнила - а ни слезинки, еще даже улыбается. То ли в ней такая сила, то ли раньше выплакала все слезы.
Стучит и входит Бодрясин, частый гость. С Анютой здоровается просто, приятельски, а с Наташей с развязной застенчивостью:
- Здравствуйте, товарищ героиня!
Анюте пора уходить; к шести часам она носит в мастерскую готовую работу. Бодрясин подшучивает:
- Об-бычная история! Как я в дверь - так Анна Петровна исчезает!
Бодрясин сильно заикается. Ему под сорок лет. Он не только некрасив и неуклюж, но и обезображен глубоким шрамом со лба через переносицу до нижней челюсти. И плохо владеет левой рукой. Все это - следы сибирского этапа, когда его и других били прикладами и рубили шашками конвойные. Бодрясин на этапе ударил офицера - и это кончилось страшным избиением его и товарищей. Один от ран умер, и дело было замято, иначе грозила Бодрясину смерть по суду.
- Зашел по обычаю на огонек. Посидеть можно?
- Какие новости?
- Новости пот-трясающие! Раскол в п-парижской группе, и на много кусков.
- Идейный?
- Б-боже сохрани! Чисто тактический. В кассе взаимопомощи кого-то записали под полной фамилией, а не под партийной кличкой. Он-то ничего против не имеет, и всем его фамилия известна, как и кличка, но п-получился скандал: н-нарушение к-конспирации! Сначала п-прения сторон, затем т-товарищеский суд и заседания правления в порядке об-бычном и в порядке ч-чрезвычайном. Весь Париж взолнован. Разбились на две группы, потом на четыре, а завтра на столько, сколько есть членов. И поднят п-прин-нципиальный вопрос, несколько отдаленный от темы, о соответствии личной жизни членов правления кассы их обязательным партийным убеждениям, а также о к-к-копп-тации.
- О чем?
- О к-кооптации. Можно ли к членам избранным приобщать членов к-кооптированных. П-преинтересный вопрос!
- Охота этим заниматься!
- А! Вон вы какая! А у нас п-полагают, что от этого зависят судьбы неб-благодарного отечества! Я лично стою на почве в-возможного несоответствия личных убеждений личному п-пов-ведению, и меня, кажется, исключат из партии.
Бодрясин, конечно, шутит. В партии его уважают и побаиваются, как человека умного, прямого и преданного революционному делу.
- Неужели и Надя Протасьева, и Вера, и Петровский этим заняты?
- А непременно! Они, кажется, примкнули к антик-к-ко-оптаторам и соответственникам. Впрочем, Петровский, я думаю, воздержался; он сегодня купил новый костюмчик, довольно х-хо-рошенький, только рукава коротки.
- Вы его не любите?
- Петровского? Я вообще любви по мелочам не расточаю, а на большую не имел еще случая.
- Как людям не скучно!
- А чем же, Наталья Сергеевна, заниматься?
- Да уж лучше, вот как я, валяться на постели.
- Вам хорошо, вы - отставная героиня на покое. А мы - люди п-подначальные и обязаны заниматься самоусов-вершенствованием. Отличное слово, только очень трудно произносится. Попробуйте-ка.
- Что? Самоусовершенствование?
- У вас хорошо выходит. А я больше раза в день не могу выговорить.
Бодрясин недавно вернулся из России, куда ездил нелегально, будто бы по делам перевозки литературы. Но Наташа знала, что дело шло о пополнении рядов эсеровской боевой организации, сильно обескровленной и нуждавшейся в притоке новых сил. О российских настроениях он рассказывал:
- Люди сведующие утверждают, что сейчас в России д-дураков осталось чрезвычайно мало, и все очень торопятся наверстать п-потерянное в смысле личных переживаний. Я, конечно, не осуждаю, но с удивлением смотрел, как быстро люди меняются, особенно молодежь. В Ярославле, например, была небольшая группочка, хорошо подобранная. Ну и оказалось, что все заделались п-поэтами-символистами, а также изучают п-по-ловой вопрос. И убедили меня, что я чрезвычайно отстал от века. И я понял, что действительно отстал. Однако в-водку мы п-пили, и я, знаете, всех п-перепил, а они ослабели и стали тихо скандалить, так что я п-предпочел скрыться.
Бодрясин любит притворяться циником - но никого этим не обманывает. С Наташей он откровеннее, чем с другими.
Они молчат и смотрят на огонь камина. Бодрясин не спрашивает, но Наташа знает, что он ждет, когда она заговорит о деле.
- Я вам сегодня обещала ответить.
- Это не спешно.
- Все равно нужно. Я все-таки сначала хочу осмотреться и отдохнуть.
- Од-добряю.
- Вы вправду одобряете?
Бодрясину поручили поговорить с Наташей об ее вступлении в боевую группу Шварца. Он выполнил поручение с неохотой, но выполнил. Не убеждал, не советовал, не отговаривал,- просто передал о желании Шварца и других. Даже не сказал, что сам с этой группой тесно связан. Она обещала ответить сегодня.
По-видимому, такого ответа он и ждал.
- Одобряю искренне. И не потому, что не верю в дело или не верю в вас, а потому что так для вас лучше, торопиться не нужно.
- Я себя здесь еще как-то не определила.
- Вот именно. А тут нужно либо слепо, либо по х-хладному разуму, как мы, грешные.
- Вы - по хладному разуму?
- А как же! По чувству, Наталья Сергеевна, я и мухе зла не желаю, хотя она кусается. Ей, мухе, тоже жить хочется. А по х-хладному разуму - готов ей обломать крылышки, пожалуйста! Одним словом - дело конченое. Хотите, я вам п-про-читаю апостола?
- Слушайте, Бодрясин, почему вы такой не простой?
- А нет, я, собственно, простой. Но скажу вам прямо - вы меня даже обрадовали. А почему - потом вам расскажу, сейчас не в ударе. Что же до апостола...
- Какого апостола?
- Ну, как в церкви читают. Вы давно в церкви не бывали? А я, вы знаете, из семинаристов. Могу апостола или многолетие. Иногда упражняюсь - и выходит весьма в-велегласно. У меня к-консьержка в ужас приходит, они ведь не понимают всей к-красоты.
- Вы, значит, серьезно говорить не хотите?
Бодрясин повернул лицо к Наташе, и лампа осветила уродливый рубец на его
скуле.
- Слова, Наталья Сергеевна, не серьезны, а мысли мои серьезны. И от этих мыслей иногда хочется уйти подальше. Совсем далеко! Так что не сердитесь.
- Я не сержусь, а мне иногда вас жаль.
- Чувство хорошее. И мне тоже. Я себя, в общем, люблю и жалею, но нельзя же в этом п-преувеличивать! Вы обедать пойдете?
- Нет, Анюта купит и принесет чего-нибудь. Оставайтесь с нами.
- Тогда, знаете, я спущусь и куплю вина и чего-нибудь там вроде сыру. Мы устроим дру-жескую трапезу, и я п-подробно расскажу вам о к-кооптации и несоответствии. А вы расскажете о п-пустыне и верблюдах. Можно? И будет прек-прекрасный вечер!