Этого человека я помнил в лицо, но не мог припомнить его имени. Он, тоже пристально взглянув на меня, наконец вымолвил:
— Послушай-ка! Ты, кажется, учился в лицее… И жил в общежитии Первого лицея в Токио на Хонго…
— Да, я — С. А с вами я познакомился, когда учился на третьем курсе Токийского университета. Вы мой старший однокашник, вы, помнится, часто делились своей печалью из-за несчастной любви. Забыл ваше имя, простите.
— Я Т. Как я рад… Может быть, передохнем здесь поблизости и вспомним о былом? — С этими словами он уселся на стоявшую рядом скамейку, я сел рядом. — В то время ты часто выглядел голодным… То ли тебе не всегда давали есть в столовой общежития, то ли это было какое-то религиозное послушание?
— Нет… Вы учились в университете, а лицей какой заканчивали?
— Шестой…
Пришлось, объяснить бывшему студенту университета, какова в то время была жизнь в общежитии Первого лицея.
А была там такая система: все ученики, даже уроженцы Токио, должны были жить в общежитии. Жизнь в общежитии была построена на самоуправлении: это значило, что ни учителя, ни лицей не вмешивались в нее.
Плата за проживание составляла 6 иен в месяц, если ты не питался в общежитии и сообщил об этом заранее, из этой суммы тебе отдавали в конце месяца остаток из расчета 20 сэнов в день, если же ты не в состоянии был внести плату за проживание, то тебе не готовили еду в столовой.
Поэтому я, не имея возможности внести плату, часто голодал. Подработать тогда было нельзя.
В те времена я жил в десятом северном корпусе общежития, нас в комнате было двенадцать человек. Двое — токийцы, остальные — провинциалы, деревенские жители…
На первом этаже были комнаты для занятий со стульями, а на втором — спальни, устланные татами. Для молодых людей из богатых семей совместная жизнь в общежитии по двенадцать человек в одной комнате, казалось, была в тягость…
В общежитской жизни Первого лицея десятых — двадцатых годов так же, как и у французов после Великой революции, витал дух свободы — «либертэ», равенства — «эгалитэ» и братства — «фратернитэ», и даже сейчас, через много десятков лет оглядываясь назад, я ощущаю волнение.
Многие мои товарищи ворчали, что еда в общежитии невкусная, но для меня, уроженца бедной рыбацкой деревни, каждая трапеза казалась праздничным угощением.
Сейчас, вспоминая о том, как я существовал, когда лишался еды из-за того, что не мог платить за проживание в общежитии, я не испытываю стыда, но тогда…
Купив в понедельник во второй половине дня в лавочке общежития 300 граммов хлеба, я до вечера субботы понемножку клал его в рот, как лекарство для поддержания жизни. С ужина субботы до завтрака понедельника двое моих токийских товарищей уходили к себе домой, поэтому бывало, что в это время на столе меня поджидали их порции еды. Будучи избавлен в течение нескольких дней от мук голода, я был поистине счастлив.
Я говорю «счастлив», потому что голодная юность обернулась удачей. Ведь благодаря этому я узнал, что такое человеческая любовь, и стал тем, чем я являюсь сегодня.
— Т.-сан, тогда я подарил вам напечатанную в нашем лицейском журнале повесть… Не помните?..
— Ну… Что ни говори, это было давно. Нет, не могу припомнить…
— Когда я вошел в состав редакции лицейского журнала, у меня появилась обязанность публиковать там художественные произведения, но материала для них не хватало, а поскольку каждый раз, когда мы встречались, вы откровенно делились со мной своими переживаниями из-за безответной любви… Я тогда написал как бы от первого лица повесть «Письма безнадежно влюбленного» и опубликовал ее в журнале. И сразу же послал ее вам…
— Вспомнил… Да, так оно и было… Я в то время только что окончил университет и женился по взаимной любви… Я показал твою повесть жене, и мы еще смеялись, но…
— Но мне вы ничего не ответили.
— Да… Я боялся, что, если мы будем поддерживать знакомство с таким мужчиной, наше счастье когда-нибудь будет разрушено… И сам прервал отношения.
— В таком случае мне бы хотелось, чтобы вы вернули журнал, где была помещена повесть «Письма безнадежно влюбленного»… Ведь это очень дорогая мне первая моя вещь… А то был единственный экземпляр, и я не могу судить о достоинствах и недостатках произведения.
— Неужели ты так ею дорожил? — громко рассмеялся собеседник… Этот смех словно послужил сигналом для внезапного появления Жака.
— А, вот ты где… Члены общества едящих до отвала уже давно собрались и ждут тебя. — С этими словами он повел меня к ним.
Человек десять мужчин и женщин пели хором, а перед ними горой лежали различные фрукты со всего мира.