Орхидеи и пионы, тюльпаны и ирисы, а также другие цветы, названия которых я не знал. Яркие цвета, светящиеся полоски, роскошные лепестки, зеленые листья, червеобразные завитки, с вкраплениями зловещих сгустков сфагнума. Излом на вазе показывал на неизбежность начинающегося взрыва. Цветы, что может быть прекраснее? Однако букет Хансена, пламенеющий, великолепный и хвастливый, говорил о чем-то другом.
Мерцающие прозрачные оттенки, лепестки, слегка увядшие по краям. И наступающий из мрака неизбежный процесс разложения.
Сквозь отверстие в потолке кондиционер нагнетал в комнату искусственно отфильтрованный воздух, но я ощутил аромат гниения: от картины исходил отвратительный влажный запах разложения.
Майло вытер лоб и спросил:
— Вы рисуете без натуры.
— Все у меня в голове, — ответил Хансен. Майло подошел к мольберту.
— Вы смешиваете краску и лак? Хансен посмотрел на него.
— Только не говорите, что вы и сами рисуете.
— Я не способен провести прямую линию. — Майло наклонился над картиной и прищурился. — Напоминает фламандскую школу — или художника, увлеченного фламандцами, вроде Северина Роезена. Но вы лучше Роезена.
— Едва ли, — сказал Хансен, которого не тронул комплимент Майло. — Я теперь много меньше, чем был до того, как вы вторглись в мою жизнь. Вы меня унизили. Я сам себя унизил. Вы действительно будете меня защищать?
— Я сделаю все, что в моих силах, если вы станете с нами сотрудничать. — Майло выпрямился. — Люк Чепмен упоминал еще кого-нибудь, кто присутствовал при убийстве? Кого-то из участников вечеринки?
Мясистое лицо Хансена задрожало.
— Только не здесь. Пожалуйста.
— Последний вопрос, — сказал Майло.
— Нет. Он больше никого не упоминал. — Хансен сел у мольберта и закатал рукава. — Вы будете меня защищать, — сказал он безжизненным голосом. Потом выбрал тонкую кисточку из собольего меха и провел по ней пальцами. — Я буду работать. Мне нужно решить несколько реальных задач.
ГЛАВА 33
Когда мы вышли на Роксбери-драйв, Майло спросил:
— Ты ему веришь?
— Да.
— Я тоже, — кивнул он, когда мы подходили к нашим машинам. — И еще я считаю, что я лицемер.
— В каком смысле?
— Играл с Хансеном роль Великого Инквизитора. Заставил его почувствовать себя дерьмом из-за того, что он подавил воспоминания двадцатилетней давности. Я поступил так же, только у меня гораздо меньше причин для оправданий.
— А какое у него оправдание? — поинтересовался я.
— Он слабый человек.
— Ты сразу же почувствовал его слабость, — сказал я.
— Ты заметил, да? Верно, и тут же напал на старину Ника. Всегда умел находить слабое звено. Со мной приятно иметь дело, не правда ли?
Когда мы подошли к серому «олдсмобилю», я сказал:
— Знаю, что ты заявишь, будто я вспомнил про свою основную профессию, но твое положение несравнимо с ситуацией Хансена. Он владел информацией об убийстве и молчал двадцать лет. Чтобы не мучиться угрызениями совести, он убедил себя, что Чепмена преследуют галлюцинации, но детали — ожоги от сигарет, да и другие подробности — говорят о том, что он все прекрасно понимал. Хансен двадцать лет себя обманывал — и кто знает, какие изменения произошли в его психике. Ты пытался делать свою работу, но тебя сняли с расследования.
— И я подчинился приказу?
Он рассеянно осмотрелся по сторонам.
— Отлично, продолжай мучить себя, — проворчал я.
— Хансен рисует, а я — нет, — сказал Майло. — Нам всем необходимо хобби… Послушай, спасибо за помощь, но мне нужно все обдумать и решить, что делать дальше.
— А как насчет главных фактов, о которых нам рассказал Хансен? — спросил я.
— Что ты имеешь в виду?
— В конце разговора ты спросил у него относительно других свидетелей убийства. Чепмен обо всем рассказал Хансену, но не упомянул ни о Кэролайн Коссак, ни об Уилли Вернее. Возможно, их там не было. Однако Коссаки на шесть месяцев загнали Кэролайн в «Школу успеха», предупредив персонал о необходимости присматривать за ней. Бернс вернулся на улицу, где его задержали за распространение наркотиков, но постарался получить работу в «Школе успеха». Может быть, он удрал от Бориса Немерова из-за того, что увидел на вечеринке. Если бы он попал в тюрьму за распространение наркотиков, до него было бы очень легко добраться.