Выбрать главу

— Засунь голову себе в задницу — там найдешь улики. А теперь отпусти меня — быть может, я помогу тебе выбраться.

Теперь Боск приказывал.

Майло положил фотографии и наркотики на стол. И сделал вид, что обдумывает компромисс.

Неожиданно он вновь подошел к Боску, опустился на колени и коснулся пальцем лодыжки — того самого места, куда только что упиралась его туфля.

Боск мгновенно вспотел.

— Еще одна аналогия с шахматами, — сказал Майло. — Проверим твою эрудицию, Бобби Фишер. Расскажи мне, зачем ты украл машину и устроил представление в кафе, зачем тебе почтовый ящик на «Плайа дель Соль» и что ты искал возле моего дома?

— И все за один день работы, — сказал Боск.

— По приказу Джона Дж.?

Боск ничего не ответил.

Майло вытащил пистолет и прижал дуло к мягкой загорелой плоти под подбородком Боска.

— Подробности! — резко потребовал он. Боск стиснул зубы.

Майло убрал оружие. Когда Боск рассмеялся, Майло проговорил:

— Твоя проблема, Боск, состоит в том, что ты считаешь себя конем, а на самом деле ты пешка, которая жрет дерьмо.

Он ударил рукоятью пистолета по лодыжке Боска. Достаточно сильно, чтобы раздался треск ломающейся кости.

Майло подождал, пока Боск перестанет плакать, а потом снова поднял пистолет.

Боск с ужасом наблюдал за поднятой рукоятью, потом закрыл глаза и зарыдал в голос.

— Крейг, Крейг, — укоризненно сказал Майло и начал опускать оружие.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо! — закричал Боск и начал что-то невнятно лепетать.

Уже через несколько минут Майло знал все, что хотел. Добрые старые рефлексы Павлова. Интересно, гордился бы им сейчас Алекс?

ГЛАВА 38

Берт Гаррисон положил руку на плечо человека, сидевшего в кресле. Мужчина запрокинул голову и что-то пробормотал. Я увидел свое отражение в зеркальных стеклах очков. Два мрачных незнакомца.

— Меня зовут Алекс Делавэр, мистер Бернс, — представился я.

Уилли Бернс улыбнулся и вновь запрокинул голову, а потом повернулся, как это делают слепые, ориентируясь на голос. Кожа между белой бородой и огромными линзами очков была потрескавшейся и шершавой, туго натянутой между острыми костями. Длинные худые пурпурно-коричневые руки с крупными костяшками пальцев и пожелтевшими ногтями неподвижно лежали на мягком белом одеяле, покрывавшем колени.

— Рад встрече с вами, — сказал он, а потом повернулся к Берту: — Правда, док?

— Он не причинит тебе боли, Билл. Он хочет кое-что узнать.

— Кое-что, — повторил Бернс. — Жил да был… — принялся он что-то напевать, немного фальшиво, но приятным голосом.

— Берт, сожалею, что мне пришлось вас выследить…

— Твой долг.

— Мне пришлось…

— Алекс, — сказал он, успокаивающе погладив меня по щеке, — когда я узнал о твоем участии в расследовании, мне стало ясно, что такой вариант развития событий весьма вероятен.

— Узнали? Ведь вы послали мне «Книгу убийств»? Берт отрицательно покачал головой.

— Тогда кто? — удивился я.

— Не знаю, сынок. Пирс кому-то ее послал, но ничего мне не рассказал. Он вообще ничего не говорил о книге, лишь упомянул о ней за неделю до смерти. А потом принес и показал мне. Я не знал, что он зашел так далеко.

— Что он собирал воспоминания?

— Кошмары, — уточнил Берт. — Он переворачивал страницы и плакал.

Уилли Бернс смотрел на вершины деревьев и продолжал что-то тихонько напевать.

— Где Швинн взял фотографии, Берт?

— Одни были из его собственного архива, другие он украл из официальных полицейских досье. Пирс довольно давно стал вором. Это его слова, а не мои. Он часто воровал в магазинах, забирал ювелирные изделия, деньги и наркотики с места преступления, общался с уголовниками и проститутками.

— Он сам это рассказал?

— Постепенно, в течение длительного времени.

— Исповедовался, — уточнил я.

— Я не священник, но он пытался спасти свою душу.

— И спас?

Берт пожал плечами:

— Насколько мне известно, молитвы не входят в репертуар психиатра. Однако я делал все, что мог. — Он посмотрел на Уилли Бернса. — Как ты себя сегодня чувствуешь, Билл?

— Очень хорошо, — ответил Бернс. — Учитывая мое положение. — Он повернул голову. — С гор дует приятный ветерок, вы его чувствуете? Шелест листьев напоминает звон струн мандолины. Как в венецианских гондолах.

Я прислушался. Однако не заметил движения в кронах деревьев.

— Да, очень красиво, — сказал Берт.