А после этого с неба спустилось лицо господина Вампомочь, причем он странным образом опускался вверх ногами и, схватив Густава сзади под руки, со стонами и проклятьями потащил его с линии огня. «Да не цепляйся ты так за землю, Густав, ну, мне ведь и так тяжело, и брось это поганое ружье». Густав судорожно сжимал ремень ружья в онемевшем кулаке, ружье с лязгом и стуком волочилось за ним, раненая нога скользила по окровавленным булыжникам, ружье то и дело застревало, зацепившись за камни, нога болела, Вампомочь все тащил его, а ружье справа, нога слева – ненужные и безжизненные, болтались, волочась за телом Густава, но Густав не хотел терять ни то ни другое.
На углу около какого-то дома ждали Вильгельмина и отец Абрахам со старой тачкой, на которой Вампомочь перевез уже немало гробов, все вместе они взгромоздили Густава на тачку и бегом повезли его в магазин Вильгельмины, где Густава положили на прилавок, головой к кассе, которая с помощью привинченной к ней таблички «Спасибо» утверждала свое место под солнцем торговли. Нога теперь страшно разболелась, тряска в тачке, спешка при переносе тела в магазин сделали свое дело, Густаву стало плохо.
Вильгельмина вырвала у него из рук ружье, побежала в подвал и бросила «чертов пугач» в ящик для картошки, который давно пустовал. Раздался звонкий лязг, словно металлом ударили по металлу, и снизу, из дыры в ящике, выкатились четыре ружья, два пистолета и несколько ручных гранат, которые медленно покатились по полу. Вильгельмина охнула и упала в обморок.
А между тем наверху, в магазине, появился советник медицины доктор Леви, который, будучи человеком несколько полноватым, придерживался правила «Тише едешь – дальше будешь», поэтому в случаях, когда требовалась срочная помощь, всегда появлялся в дверях, тяжело дыша, ронял на пол свой врачебный чемоданчик, словно это был ненужный хлам, размашистым жестом перекидывал через стул пальто, надевал пенсне, склонялся к пациенту и произносил свою знаменитую фразу: «Вот так сюрприз, извольте радоваться!» – а на этот раз прибавил: «Пулю придется удалить».
Устроив своего рода неотложную операцию в полевых условиях: «Как я понимаю, больница исключена по причинам юридического порядка, не так ли?» – он начал кромсать ногу Густава, заговаривая ему зубы разного рода житейскими мудростями до тех пор, пока не остался более-менее доволен своей работой. «С медицинской точки зрения это не блестяще, но, учитывая грядущую мировую революцию, этот вариант избавит обвиняемого от некоторых пока еще существующих параграфов закона. На нет и суда нет. Перед Господом все мы грешники, сказано в Ветхом Завете, а Иисус не знает грешников, только кающихся, сказано в Новом Завете. Выберите то, что вам больше нравится».
Он подхватил пальто и чемоданчик и вышел из магазина, успев восхититься звоном колокольчика у дверей и с иронией воскликнув: «Шалом!»
Под вечер явился Виг Бен с двумя юными соратниками, спокойно оценил ситуацию и постановил: «В крепость Обербилк». Густава вновь погрузили на тележку, туда же поместилось несколько стульев, стол, платяной шкаф, старая кровать, матрас и постельное белье – что делать, переезжать надо было срочно. Соратники тащили тележку, сам Биг Бен шагал рядом, переставляя ноги, как механическая кукла, которая учится ходить. Он энергично загребал руками, а ноги выбрасывал вперед с большой осмотрительностью. Тело Биг Бена было, казалось, сделано из кованого железа, а подвижные детали не имели внятной формы и были пригнаны кое-как, наскоро привинчены к телу. В своей расстегнутой до пупа рубашке, с выпяченной грудью и закатанными рукавами, с руками, сжатыми в кулаки, в громоздких, как скальные утесы, башмаках, он всем телом, словно танк, обрушивался на классового врага, подставлял ему лоб и грудь, был и молотом, и наковальней, был гудящим колоколом революции, бил сам и сносил побои, жил ради всеобщей забастовки и боролся с реакцией.