Рассказав это, историк умолк и, опустив голову, добавил:
— Вот тогда, в те страшные времена, Еремей Водолазов, председатель комбеда нынешней станицы Новосоветской, и пришел со своими дружками в справный курень к казакам Ефремовым…
— А что ж казаки не восстали тогда?! — потрясенный рассказом историка, спросил Анатолий Казаков. — Ведь в Гражданскую-то они поднялись.
— Огромная масса строевого казачества уже была уничтожена, распылена, рассеяна по свету еще в годы Гражданской. В тридцатые годы «выдергивали» и добивали тех, кто уже не имел возможности и воли к сопротивлению…
Кочетков замолк. Но тут заговорила беззубая бабуся: — И-и, милай! Люди гутарють — это не только мне моя бабушка рассказывала, как это было. Приходють ночь-полночь пять человек из комбеда. Главный у них Водолазов. Хватает за грудки деда Федора Ефремова:
— Где хлеб прячешь, вражина?!
— Нету хлеба, — отвечает дед.
— Если найдем — хуже будет! Начинай обыск!
Кинулись печь ломать, полы вскрывать, на потолок полезли. Не найдуть. Водолазов ореть: «На мороз их всех, сволочей! Лягайте в снег!» И револьверами нацелили на семью. — «Всех порешим! Где зерно? Куда зарыли? Сволочи!» — и давай бить, топтать сапогами всю семью. Детей, жену. Кричат: «Ползите по снегу!» И тычут револьверами в головы… Из сарая кричат его опричники: «Нашли пять мешков!» Отпустили детей. А деда и бабку повели под конвоем. Кинули в холодну кутузку к другим людям… Через пару дней воспоследовало решение: «Выселить всех из домов, конхвисковать имущество. И отправить в ссылку на три года принудительных работ». Все — пришли на двор, собрали в доме все вещи, отвезли на колхозный двор и начали распродавать имущество.
— Да, правда! Правда! — прошамкал старик казак, сидевший рядом с историком. До этого он молча слушал говоривших и, видимо, думал о своем. — Сущий зверь был этот Водолазов. Он в Гражданскую судьей был. В тройке такой. Много народа загубил. Кровопивец.
— А помнишь, чем он закончил? — спросила его бабулька — божий одуванчик.
— Как не помнить? Он тут гоголем все годы, пока советы держались, ходил. Баб брюхатил. И с детьми оставлял. Три бабы у него в станице было — Островниха, Пуседиха и последняя Дудчиха. Потом он работал объездчиком — после войны. Гонял ребятишек на лошади… Это если кто на поле колхозное заберется за кукурузой или горохом. Он тут как тут на лошади. И гонит и стегает кнутом. Сволочь был редкостная. Вот от этих трех баб и пошло это семя подлое.
— И подох он, как собака, убивец, — заметила бабулька.
— А что с ним случилось? — полюбопытствовал отец Анатолий.
— Да то! — промолвила, потянувшись за печеньем, старуха. — Он, когда уже совсем состарился, повадился играть с соседом в карты. Ну играли, шутили при этом. Играли по копеечке. На деньги. И как-то сосед, а он был шебутной мужик, гуторить ему. Вот, мол, ты сколько монет проиграл. Хочешь, я тебе их верну? «А как?» — спрашивает старый черт. «Да поставь на кон свою бабку против монет. Выиграешь — они твои». Тот, старый дурень, и поставил. Да и проиграл свою старуху. Ну, в общем, поиграли они и разошлись. А у старого хрена, видно, ум за разум зашел. Он, видно, поверил, что все это серьезно. Ходил-ходил, а потом взял ружье. И к соседу. Подошел к окну, кричит: «Петр! Петр! Выдь на час!» Тот и выглянул в окно. А он — раз! И убил его из ружья. Убил, идет по улице и бормочет: «Буденновцы не промахиваются!» Ну, приехала милиция. Тогда милиция была. Арестовали его. А что с него возьмешь, с дряхлого старика? Отвезли его в дурку. Признали сумасшедшим. Лечили. Но, правда, недолго. И отпустили. Да он скоро и умер своей смертью. Но только когда позвали казаков могилу ему рыть — никто не пошел. И запретили сходом казаки хоронить его на общем кладбище. Так за оградой и закопали, как собаку…