— Элледин, можно тебя отвлечь на минутку? — спросила она.
— Да. Что-то случилось? — встревожено поинтересовался золотистый.
— Нет, в общем-то, — поспешила успокоить тифлингесса. — Хотела передать слова лорда Эйлевара, по поводу баньши. Чтобы ты не волновался, что он прогнал ее и не собирается вести с ней никаких дел. Наверное, ты уже в курсе.
— Спасибо. Я не в курсе. Я так и не видел его. Даже не знаю, где он сейчас.
Его слова прозвучали с некоторой грустью и беспокойством. Вот оно что, подумала девушка, он прячется не только от меня.
— Кстати, а какого цвета у этой баньши волосы? — полюбопытствовала она.
— Золотые волосы и глаза синие. Это так важно?
— Нет, скорее подтвердило кое-что, — задумчиво протянула чародейка. — Знаешь, если на поле боя ты увидишь, что она молит о пощаде, не дай Эридану опустить меч, а лучше сам убей ее. Только другим не говори, пожалуйста.
— За то, что она сделала, смерть — лишь прогулка в летнем лесу… Хорошо, если такое случится, я убью ее не колеблясь.
Слова Элледина вселили в тифлингессу спокойствие. Чародейка решила сменить тему:
— Может, ты слышал что-нибудь о состоянии Эрты и Янтаря?
— Нет, ничего. Из Арума не выжать ни слова, — ответил Элледин после непродолжительного молчания.
Кивнув, девушка сказала ему:
— Не буду больше отвлекать.
Она поспешила удалиться на поиски шатра. В голове вновь закрутились беспокойные мысли. Голодный волк вывел ее из оцепенения. Он, кажется, уже определил расположение палатки, и теперь настойчиво тянул ее в ту сторону, надеясь получить сочный кусок мяса. Тифлингесса быстро поняла его настроение. Она и сама уже порядочно проголодалась.
В шатре стоял шум расставляемой мебели.
— Ужин будет чуть позже! — воскликнул Лиам, увидев ее, — зато горячий.
— Прекрасно, — улыбнулась Кьяра, — я подожду, а вот волку, если можно, выдай что-нибудь сразу.
— Да, хорошо.
Денщик вышел, а волк побежал за ним гигантским голодным хвостиком. Кажется, толстяк перестал бояться его. Во всяком случае, его голос больше не дрожал при виде зверя. Только что расставленные жаровни еще не успели обогреть воздух, Кьяра села на свое кресло, зябко кутаясь в плащ. Постепенно стало теплее. Послышалось звяканье доспехов.
— Вы вовремя. Ужин как раз готов, — сказал Лиам, но Эридан ничего не ответил.
Он прошел вглубь шатра, Кьяра поспешила прикинуться спящей. До нее донесся отчетливый запах серы. До боли знакомый аромат, присущий любому исчадию. Раздался звук отодвигаемой ширмы.
— Латандер, сбереги мою жизнь, — тихо взмолился денщик и принялся выставлять посуду.
Кьяра почувствовала, что ей жалко этого человека. Толстяк явно не вписывался в этот водоворот божественной войны.
На столе быстро образовалось тушеное мясо, овощи, подогретое вино со специями. Эльф, освободившись от доспехов, умылся и сел за стол напротив девушки. Они ели в напряженном молчании, пока тифлингесса, наконец, не рискнула задать вопрос:
— Может, все-таки расскажете, что случилось позавчера ночью, Ваше Высочество?
Не успели звуки ее фразы затихнуть, как их перебил грохот летящей на пол посуды. Кресло ударилось о настил, сильно тряхнуло стол, но эльф при этом ни издал ни звука. Кьяра была готова к подобной реакции, поэтому даже не шелохнулась. Вспышка эльфа погасла так же быстро, как и разгорелась.
— Ты правда хочешь знать? — спросил он.
Голос у него был чуть хрипловатый.
— Да, — уверенно ответила девушка.
Он поднял кресло, сел в него, немного помолчал.
— Это Аурил, — наконец начал Эридан. — Она лишилась терпения и пришла наказать меня.
Кьяра повернула голову в его сторону. Она различала лишь красный ореол.
— Она ненавидит меня так же сильно, как и я ее, — продолжил эльф, — но она никогда меня не отпустит — в этом ее развлечение. «Ты стал мягок и медлителен. Я избавлю тебя от этих забот. Зима убивает слабых» — так она сказала…
Кьяра вздохнула. Она подозревала это, но, все же, надеялась на лучшее. Янтарь и Эрта мертвы.
— Жаль меня там не было, я бы сказала ей пару ласковых, — тихо произнесла она, но паладин ответил молчанием.
Встав, Эридан пошел в сторону своей комнаты. Тифлингесса двинулась следом за ним. Ее захлестнула волна грусти, и она поспешила отсечь ее, оставив только трезвую рациональность. Замерев у ширмы, она потребовала: