- Но вот привез ли он ее? – сомневается Йерухим.
По всему помещению проходит шорох. Нахман рассказывает красиво, только людям сложно поверить, будто бы все это касается их земляка. Здесь? Святость? Откуда взялось это имя? "Иаков Лейбович" звучит словно имя первого попавшегося резчика, вот, скорняка из Рогатина зовут точно так же.
Поздно вечером, когда все уже разошлись, старый Шор берет Нахмана под руку, и они выходят на улицу, под лавку.
- Мы не можем здесь находиться, - говорит хозяин, показывая на покрытый грязью рогатинский рынок и на темные тучи, мчащиеся настолько низко, что почти слышно, как они рвутся, цепляясь за башню костёла. – Нам нельзя купить здесь землю, поселиться на постоянно. Нас гонят во все стороны, а в каждом поколении появляется какая-нибудь катастрофа, истинная гзера. Кто мы такие, и что нас ожидает?
Они расходятся на несколько шагов друг от друга, и в темноте слышно, как струи мочи бьют в штакетники ограды.
Нахман видит маленький домишко, клонящийся к земле под шапкой соломенной стрехи, с малюсенькими окошками, с проеденными грибком досками, а за ним маячат другие, пристроенные, точно так же согнувшиеся, приклеенные один к другому, словно ячейки в медовых сотах. И он знает, что в них имеется множество проходов, коридоров, закоулков, где стоят тележки с неразгруженными дровами. И что здесь же имеются дворики, огражденные низенькими оградами, на которых днем греются на солнце глиняные горшки. Оттуда переходы ведут на другие дворики, маленькие настолько, что на них едва-едва можно повернуться, с тремя дверьми, и каждая – в иной дом. А выше чердаки, соединяющие все эти домики наверху, а в них полно голубей, что отмеряют время слоями испражнений – живые часы. В садиках величиной с разложенное на земле пальто с трудом сворачивается капуста, морковка когтями держится грядки. Жалко здесь тратить место на цветы, можно позволить себе разве что мальвы – они растут вверх; сейчас же, в октябре, кажется, что сухие стебли мальв подпирают дом. Под оградами вдоль улочек расширяется мусорная свалка, на которой вахту держат коты и одичавшие собаки. Свалка тянется через все местечко, вдоль улиц, через сады и межи, до самой реки, где женщины трудолюбиво стирают всяческую грязь этого поселения.
- Нам нужен некто, кто поддержит нас во всем, кто окажет нам помощь. Не раввин, не мудрец, не богач, не воин. Нам нужен богатырь, что выглядит как слабак, кто-то такой, кто не знает страха. Он выведет нас отсюда, - говорит Элиша Шор, обтягивая тяжелые полы шерстяного лапсердака. – Знаешь такого?
- И куда? Куда мы должны были бы идти? – спрашивает Нахман. – в землю Израилеву?
Элиша поворачивается и идет назад. Через мгновение до Нахмана доходит его запах: старый Шор пахнет недосушенным табаком.
- К свету.
Элиша Шор делает движение рукой, словно бы показывал некое пространство над ними, над крышами рогатина.
Когда они уже снова в доме, Элиша Шор говорит:
- Нахман, приведи его сюда. Этого Иакова.
Школа Изохара, и кем, собственно, является Бог.
Дальнейший рассказ Нахмана бен Леви из Буска
Смирна знает, что грешит, что прельщает, что обманывает. В узких улочках днем и ночью здесь ведется торговля; всегда у кого-нибудь имеется что продать, всегда кто-нибудь желает что-то купить. Товары переходят из рук в руки, рука протягивается за монетами, которые исчезают в глубоких карманах лапсердаков, в складках широких штанов. Мешочки, кисы, ящички, сумки, повсюду звенит монета, каждый надеется на то, что на этой конкретно сделке обогатится. На лестницах у мечетей сидят люди, которых называют сарафами, и держат на коленях маленькие столики с ложбинкой с боку, служащей для того, чтобы ссыпать отсчитанные монеты. Рядом с ними стоят мешки с серебром и золотом или же любой валютой, на которую желал бы свой капитал клиент. У них, похоже, имеются все разновидности денег, которые существуют на свете, они знают на память все курсы обмена; никакая мудрая книга, никакая наилучшая карта не представят мира так, как профили повелителей, выбитые в меди, серебре и золоте, как их имена. Это отсюда, с плоских поверхностей монет они и осуществляют правление, строго глядя на собственных подданных, словно языческие боги.
Здесь улочки образуют сложную путаницу, в которой легко затеряется тот, кто не следит за дорогой. У богатых там имеются свои лавки и магазины, их склады растягиваются в глубину зданий и переходят в жилища, в которых купцы держат свои семьи и наиболее ценный товар. Улочки часто покрыты крышами, из-за чего город напоминает истинный лабиринт, и много раз приехавшим случалось в нем блуждать, прежде чем попали они в те кварталы, им уже известные. Здесь практически нет растений, там, где не стоит дом или святилище, земля высохшая и каменистая, на ней полно мусора, гниющих отходов, в которых копаются собаки и птицы, устраивая между собой драки за каждый кусок.