Я говорил о ней. Возможно, однажды станет возможным сделать перевод. Потому что я переживаю, что это может оказаться невозможным — как перевести всех этих поэтов и уникальных певцов? Восток — подлинно поэтичен, а Запад и все эти языки, они прозаические, очень прозаические. Я никогда не встречал настоящей поэтичности на английском. Иногда мне доводилось слышать великих классических музыкантов с Запада… на днях я слушал Бетховена — но остановил запись на середине. Если вам известна восточная музыка, ничто не может соперничать с ней. Если вам доводилось слышать индийскую бамбуковую флейту, всё другое для вас — просто обычно.
Так что я не уверен, будут ли эти беседы о певцах, поэтах и других сумасбродах на хинди когда-либо переведены, но я не могу не упоминать их имён. Возможно, само это упоминание здесь даст толчёк к тому, чтобы сделать перевод..
Глава 13
Первая книга сегодня — Ирвинг Стоун «Жажда жизни». Это роман, основанный на жизни Винсента ван Гога. Стоун создал такую потрясающую вещь, я даже не могу припомнить, чтобы кто-то делал подобное. Никто не писал так интимно о другом человеке, так, будто он говорит о собственном битии…
«Жажда жизни» — это не просто роман, это духовная книга. Духовная в моём понимании; я считаю, что все измерения жизни должны быть естественно объединены вновь; и тогда каждое из них является духовным. Книга написана так прекрасно, что даже Ирвинг Стоун вряд ли сможет презойти здесь себя в дальнейшем.
Он написал много книг после этой, и моя вторая книга также принадлежит перу Ирвинга Стоуна. Я поставил её второй, так как она вторична, ниже по качеству, чем «Жажда жизни». Это «Муки и радости», тоже основанная на истории жизни человека. Возможно, Стоун надеялся создать вторую «Жажду жизни» — но он потерпел неудачу. Хотя он потерпел неудачу и книга стала вторичной — не для других, для него самого. Существуют сотни книг об артистах, поэтах и художниках, но ни одна из них не достигла высоты даже второй из этих книг, не говоря о первой. Обе прекрасны, но первая запредельно хороша.
Вторая книга немного ниже, но тут нет вины Ирвинга Стоуна. Когда вам нужно создать книгу, подобную «Жажде жизни», обычный человеческий инстинкт толкает просто имитировать себя, сделать что-то схожее, такое же — но тот момент, когда вы стараетесь это сделать, не может быть таким же! Когда он писал «Жажду», он не иммитировал, это была девственная земля. Когда писал «Муки и радости», он повторял себя, и это худшая иммитация. Каждый делает это у себя в ванной, перед зеркалом… И то же автор чувствует в отношении своей второй книги. Но, хоть я и говорю, что это всего лишь отражение в зеркале — там отражается и что-то от реального; поэтому я включаю её.
Я спрашивал у Гуди, о чьей жизни рассказано в «Муках и радостях», потому что я совершенно забыл. Это тоже исключительно, я не забываю что-то так просто. Я легко прощаю, забываю обиды, но в другом… О чьей жизни он говорил, ты знаешь, Дэварадж? Это был Гоген?
″Это был Микеланджело, Ошо″.
Микеланджело? Великая жизнь. Тогда Стоун многое упустил. Если бы это был Гоген, тогда всё в пордке, но если это Микеланджело, простите; тогда я не могу извинить ему… Но написал он красиво. Его проза похожа на поэзию, хотя вторая книга и не того качества, что «Жажда жизни». И не может быть, по простой причине исключительности такого человека как Винсент ван Гог. Этот голландец неподражаем! Он стоит особняком. В небе полном звёзд он сияет одинокой звездой, отдельно от других, уникально, по-своему. Легко написать великую книгу о нём, и то же самое стоило ожидать в отношении Микеданджело, но Стоун просто зацепился за свою первую книгу и попытался повторить себя; и поэтому упустил. Никогда не будте иммитатором. Не следуйте за чем-то или за кем-то… даже за собой.
Просто будте
от момента к моменту…
даже не зная,
кто вы есть..
Это и значит
быть моими людьми.
Бедняжка Четана, я сказал ей, что моя одежда должна быть снежно-белая. Она стирает для меня. Она делает всё, что умеет, все, что возможно.
Сегодня я неизмеримо счастлив ощутить себя опять в Гималаях. Я бы хотел умереть в Гималаях, как Лао Цзы. Это чудесно жить в Гималаях, но ещё более чудесно умереть в Гималаях. Снег всегда и везде мне напоминает о чистоте Гималаев, об этой девственности… Завтра никогда не приходит, так что не стоит переживать. Со мной это всегда сегодня, и в этот самый момент мы в том неповторимом мире Гималаев…
Микеланджело, должно быть, любил белый мрамор; он изваял статую Иисуса из этого камня. Никто другой не делал таких прекрасных статуй, — и Ирвингу Стоуну не должно было составить труда написать достойную Микеланджело книгу. Но он упустил возможность уникального видения, из-за самоповторения. Увы — если бы он смог забыть «Жажду жизни», он создал бы второй такой же шедевр.
Третья — книга Льва Толстого «Воскресение». На протяжении всей своей жизни Лев Толстой был очень оазбочен из-за Иисуса Христа; вот и название его романа — «Воскресение». И Толстой создал действительно великое произведение искусства. Это было моей библией. Я могу вспомнить себя, постоянно носящего «Воскресение» Толстого под мышкой. Даже мой отец обеспокоился. Однажды он сказал мне: «Это хорошо, что ты читаешь книгу. Но почему ты носишь её с собой целый день? Просто читай её».
Я сказал: «Да, я должен читать её. И не раз, много раз. Но я также собираюсь носить её с собой».
И вся моя деревня знала об этом — что я ношу какую-то книгу, называемую «Воскресение» с собой. Все они думали, что я сумашедший — а сумашедшие могут делать что угодно. Но почему я носил с собой «Воскресение» весь день? — и не только днём, но и ночью. Книга оставалась со мной и в постели. Я любил её… то, как Лев Толстой рассуждает — это подлинное и полное послание Иисуса. Он имел успех больший, чем любой из апостолов, исключая Фому, — но об этом я скажу после «Воскресения».
Четыре евангелия, включённых в Библию, лишены духа Христа. «Воскресение» намного лучше. Толстой любил Иисуса, а любовь — это магия, волшебство, тем более если вы любите человека, для которого время исчезло. Толстой любил Иисуса так сильно, что в некотором смысле они стали современниками. Промежуток огромен — две тысячи лет, — но он исчез между Иисусом и Толстым. Это происходит редко, очен-очень редко, и потому я всегда носил книгу с собой. Я больше не ношу её, но она по-прежнему остаётся у меня в сердце.
Пять. Пятое Евангелие. Его нет в Библии, оно было совсем недавно найдено в Египте — «Записке об Иисусе», Фома. Я говорил о нём, так как я сразу же влюбился в эти записи. Фома в своих «Записках об Иисусе» так прост, что это исключает всякие неточности. Он говорит очень прямо, непосредственно, будто его нет, а есть только Иисус.
Известно ли вам, что Фома был первым учеником, достигшим Индии? Индийское христианство старейшее в мире, старше Ватикана. И тело Фомы сейчас покоиться на Гоа — этом странном месте, но красивом, очень красивом. Вот почему все аутсайдеры, хиппи, те, кто называют себя не такими, так тянуться на Гоа — их непреодолимо привлекает это место. Никакое другое место… И ни в каком другом месте нет таких чистых и красивых пляжей, как на Гоа.
Тело Фомы всё ещё сохраняется там, и это чудо, как оно могло быть сохранено. Сейчас мы знаем, как можно хранить тела, их можно заморозить… но тело Фомы не было заморожено; это был древний метод, применявшийся в Египте, в Тибете, и в этом случае тоже. Учёные всё ещё не могут понять — какие химикаты были использованы, в каком порядке… и вообще были ли там использованы какие-то химикаты. Великие учёные! Они могут достичь луны, но не могут сделать чернильную ручку, которая не протекает! В самых малых вещах они терпят поражение.
Я не учёный. Вчера, даже когда я сказал ″О’кей″, это не было на самом деле о’кей. Я сказал потому, что я люблю вас и не хочу доставлять вам лишних проблем. Я не знаю ничего о химии, я знаю только то, кто я есть. Когда всё вокруг меня идёт хорошо, это превосходно. И через эту превосходность я знаю, что всё хорошо. Если что-то не так, я тоже должен падать, возвращаться в долину.