О жизни умершей Йенты зимой 1757 года, того самого,
в котором сожгли Талмуд, а потом и книги недавних поджигателей
Такое событие, как смерть архиепископа, является единственным в своем роде, и оно никогда уже не повторится. Всякая ситуация и все, что ее образует, происходит только раз. Отдельные элементы сходятся с собой всего лишь на одно выступление, так же, как специально приглашенные на спектакль актеры играют свои роли, пускай хотя бы один жест, проход через сцену или короткий, спешный диалог, который, вырванный из контекста, тут же сползает в абсурд.
Однако, из всего этого образуется некая последовательность событий, которой мы должны верить, поскольку ничего, помимо нее, у нас нет. Впрочем, если приглядеться ко всему очень тщательно, как это сейчас видит Йента, можно увидеть все те мостки, трансмиссии, винты и модули, а так же те мелкие инструменты, которые соединяют между собо оторванные друг от друга, одиночные и неповторимые события. Собственно говоря, они являются клеем мира, это они транспортируют то или иное слово в соседствующие события, ритмично повторяют какой-то жест или мину, много раз и в иных контекстах, раз за разом сталкивают с собой те же предметы или одних и тех же людей, творят фантомные последовательности сопоставлений вещей, по натуре чуждых себе.
Это прекрасно видно оттуда, где Йента сейчас находится; так что она видит, как все неустанно мерцает и меняется, как красиво пульсирует. Ничего нельзя уловить как целое, поскольку все тут же проходит, распадается на частицы и тут же творит абсолютно новый, столь же нестойкий образчик, хотя предыдущий только что казался осмысленным, красивым или вообще поражающим воображение. Когда пытаешься проследить вниманием за какой-нибудь человеческой фигуркой, она меняется, так что даже на мгновение трудно быть уверенным, что это тот же самый человек. Вот эта, к примеру, мгновение назад была чумазой девчонкой, хрупкой, словно пластинка мацы, а теперь из дому выходит высокая, статная женщина, которая решительным движением, с размаху выливает грязную воду из таза. Вода портит белизну снега, оставляя на нем желтые пятна.
Одна только Йента неизменная, только Йента повторяется и постоянно возвращается в одно и то же место. Ей можно довериться.
Перед Ханукой и Рождеством расходится весть о смерти архиепископа Дембовского, и это известие, огорчительное для одних, становится радостным для других. Сообщение сделалось неожиданным, словно бы кто-то ножом резанул по терпеливо тканому ковру. Это же сколько усилий и средств псу под хвост! И тут же расходится другая весть, и она добирается до Королювки вместе с метелью – что как только умер защитник правоверных, раввины вновь подняли головы и начали преследовать другую сторону. Те, которым недавно сожгли Талмуд, теперь сжигают книги недавних поджигателей. А Яаков Франк в самом большом аресте за толстыми стенами. В Королювке люди мрачно глядят один на другого. Уже вечером первого дня после этого сообщения все садятся вместе в сарае у Израиля, и им трудно взять себя в руки, чтобы не шептать. Вскоре голоса делаются более громкими.
- Это борьба громадных сил...
- Точно так же, как и с Шабтаем. Его тоже посадили в тюрьму...
- Так и должно быть. Пленение – это часть замысла...
- Это должно было случиться, теперь все начинается...
- Это уже последние дни...
- Это конец.
Снег засыпал дороги и покрыл все вокруг, даже кладбище и мацевы исчезли в непроглядной белизне. Куда не глянешь, только снег и снег. И просто каким-то чудом через эти снега в деревню удается добраться торговцу из Каменца; у него нет сил даже лошадей выпрячь, только щурит ослепленные белизной глаза с покрытыми инеем ресницами. Говорит:
- Нет, Яаков ни в какой не в тюрьме, потому что ему удалось сбежать из Рогатина прямо в Черновцы, а ведь это уже Турция. Он с женой и детьми в Джурджу, и даже, как говорят, он вернулся к торговым делам.
Кто-то отзывается ужасно печальным голосом: