Выбрать главу

В день похорон шествие, сложенное из представителей всех трех католических чинов: латинского, униатского и армянского, а так же шляхты и государственных сановников, ремесленных цехов, армии и простого народа, под звуки пушечных залпов и ружейных выстрелов отправилось в собор. В различных частях города провозглашались прощальные речи, закончил же их провинциал102 иезуитов. Торжества продолжались до одиннадцати часов ночи. На следующий день читались мессы, и тело положили в могилу только лишь в семь вечера. Во всем городе горели факелы.

Хорошо, что стоял мороз, и почерневшее тело епископа Дембовского превратилось в замерзший кусок мяса.

О пролитой крови и голодных пиявках

 

Как-то вечером, когда Ашер стоит, опершись на фрамугу, и присматривается, как женщины купают маленького Самуила, слышен громкий стук в дверь. Ашер с неохотой открывает и видит расхристанного молодого человека, который, бормоча наполовину по-польски, наполовину по-еврейски, умоляет идти вместе с ним спасать какого-то равви.

- Элишу? Какого Элишу? – спрашивает Ашер, но вместе с тем уже откатывает рукава и снимает со стены плащ. Из-под двери забирает свою сумку, которая всегда там стоит и снабжена, как следует врачебной сумке.

- Элишу Шора из Рогатина, напали на него, побили, поломали, Господи Иисусе, - бормочет мужчина.

- А ты же кто такой? – спрашивает его Ашер, удивленный этим "Господи Иисусе", когда они уже спускаются с лестницы.

- Я – Грицько, Хаим, впрочем, это неважно, только вы, сударь, не перепугайтесь, столько крови, столько крови... У нас были кое-какие дела во Львове...

Он ведет Ашера на угол, в улочку, а потом в темный дворик, они спускаются по ступеням в низенькое помещение, освещенное масляной лампадой. На кровати лежит старый Шор – Ашер узнает его по высокому лбу с залысинами, хотя сейчас лицо залито кровью, рядом замечает самого старшего из его сыновей, Соломона, Шлёмо, а за ним Исаака и еще каких-то людей, ему неизвестных. Все они измазаны кровью, в синяках; Соломон держится за ухо, а между пальцами текут ручейки крови и застывают темными струйками. Ашеру хотелось спросить, что произошло, но из уст старика издается какой-то хрип, и врач припадает к нему, чтобы осторожно приподнять, потому что тот, лежа без сознания, может подавиться собственной кровью.

- Дайте побольше света, - спокойным, уверенным голосом говорит Ашер, и сыновья бросаются зажечь свечи. – И воды, теплой.

Когда он осторожно снимает с раненого рубаху, видит на его груди мешочки с амулетами на ремешке; когда он хочет их снять, сыновья не позволяют, так что он только лишь сдвигает их на плечо старика, чтобы открыть сломанную ключицу и громадный синяк на груди, сейчас совершенно фиолетовый. У Шора выбиты зубы и сломан нос, кровь течет из рассеченной брови.

- Жить будет, - говорит Ашер, возможно, что немного и на вырост, но ему хочется всех успокоить.

И тогда они начинают шепотом петь, именно так, шепотом, только Ашер не узнает слов, догадывается только, что это язык сефардов, какая-то молитва.

 

Ашер забирает раненых к себе домой, там у него бинты и медицинские приборы. Соломону необходимо перевязать ухо. Через полуоткрытую дверь заглядывает Гитля. Молодой Шор взглядом проводит по ее лицу, но не узнает, женщина немного поправилась. Впрочем, откуда ему могло бы прийти в голову, что женщина медика – это стражница, та самая, с которой еще недавно имел дело Яаков.

Когда перевязанные раненые выходят, Гитля, нарезая лук, поет под носом сефардийскую молитву, и делает это все громче.

-Гитля! – обращается к ней Ашер, - Перестань-ка бормотать.

- В городе говорят, будто бы епископ превратился в упыря и теперь ходит перед своим дворцом и признается в грехах. Это защитная молитва. Старая, и потому действует.

- Тогда каждый из нас после смерти превратится в упыря. Перестань так говорить, потому что малыш боится.

- Да что ты за еврей, раз в упырей не веришь? – Гитля усмехается и вытирает фартуком натекшие от лука слезы.

- И ты не веришь.

- Евреи рады! Это великое чудо, оно большее, чем те, что случались в давние времена. Про епископа говорили, что это Гаман103, а теперь, когда он умер, могут бить отщепенцев. Старый Рапапорт издал распоряжение, ты слышал? Что убийство отщепенца – это мицва104. Слышал?