- Я – труп, - неожиданно отзывается человек со страшным лицом. – Мертвеца ксёндз не выдаст.
- Я общаюсь с мертвыми, - говорит священник через какое-то время и показывает рукой книги за собой, те, что лежат на столе. – Я привык к их рассказам. Так что ничего меня не удивляет. Даже могу честно признаться, что предпочитаю слушать мертвых, чем живых.
Тогда тот как будто бы расслабляется, снимает со спины темную еврейскую накидку и открывает крепкие плечи, на которые спадают длинные волосы. Он начинает рассказывать тихим, монотонным голосом, как будто бы весь этот рассказ долго повторял в голове, так что, в конце концов, заучил его наизусть. И теперь он отдает его ксёндзу словно горсть монет за гостеприимство.
Отец этого Яна из Окна был родом из-под Ясло, а мать – из Мазовии. Сюда они прибыли как поселенцы, колонизаторы, как оно говорят, поскольку в их семьях земли было мало, так что отделять детей было нечем. Они поженились и получили под обработку кусок земли неподалеку от Тернополя. Но договор с паном, собственностью которого эта земля находилась, был таким, что на себя они работают пятнадцать лет (что и так было выгодным, поскольку в других имениях этот срок был меньше – лет десять, а то и только пять). А потом за пользование панской землей они должны были платить товаром и рабочей силой. А еще они должны были участвовать в других дармовых работах, таких как помощь в молотьбе, строительные работы в имении, вылущивании гороха и даже в стирке – во дворце всегда находилось какое-нибудь дело, так что на работы у себя уже не находилось времени. Ну, и они становились собственностью пана.
Ксёндзу вспомнились кресты, вид которых всегда наполнял его испугом и неясным чувством вины. Они стояли у мужицких хат, словно мужицкое memento mori. В крест крестьяне забивали колышки, по одному на каждый год освобождения от барщины. Ежегодно они вытаскивали по одному, так что в один прекрасный день крест становился голым – тогда за те несколько лет свободы нужно было дорого заплатить собственной неволей и рабством семьи.
Село Окно было знаменито ткачеством ковров, и отец мечтал, чтобы и Ян выучился этому ремеслу.
Ян родился уже в рабстве, как самый младший из девяти братьев и сестер. Когда он был ребенком, родителям приходилось отрабатывать на барщине четыре дня в неделю, а когда он женился - отрабатывать нужно было уже семь. Это означало, что на барина приходилось работать уже всей семье. Очень часто, чтобы обработать собственную землю, приходилось посвящать этому воскресенье, даже в костёл не было времени сходить. Двух старших сестер Яна привлекали к работам в имении – одна была в кухарках, вторая – разжигала печи. Эту сестру, когда она забеременела, пан выдал замуж в соседнюю деревню. Тогда-то Ян в первый раз попытался сбежать. От вольных людей, которые иногда проходили через их деревню и задерживались перед корчмой, он услышал как-то, что если бы ему удалось добраться до северного моря, то там мог бы завербоваться на корабль и поплыть в другие края, где живется легче и богаче. Молодой и неопытный, Ян отправился пешком, с узелком на палке, довольный и уверенный в своем. Спал он в лесу и довольно скоро удостоверился в том, что в лесах полно таких же, как он, беглецов. Но его поймали господские слуги, буквально в нескольких милях от дома. Яна избили до крови и затащили в арест, которым был подвал в сарае. Там он провел четыре месяца. После того, его держали в кандалах и публично выпороли. Ему бы радоваться, что наказание было таким мягким. После всего этого пан приказал ему жениться на девице из имения, с уже явной беременностью. Так поступали с беспокойными мужчинами – семья и дети делали их спокойнее. Вот только Яна это никак не усмирило, ту девицу он так никогда не полюбил, ребенок умер, она же сама из деревни сбежала. Похоже, стала она продажной девкой в корчмах Збаража, а потом Львова. Какое-то время Ян покорно работал и учился ткать ковры в чужой мастерской, но когда одной зимой оба родителя, один за другим, умерли, он оделся тепло и, забрав их сэкономленные средства, запряг лошадь в сани и решил добраться до семейства отца под Яслом. Он знал, что пан действует жестоко, зато неспешно, в мороз никто не станет усердно гоняться за ним. Ему удалось добраться до самого Перемышля, а там его задержали стражники и арестовали, потому что и документов у него не было, и не мог он объяснить: кто он такой, и что в тех краях делает. Через пару месяцев объявились люди его пана. Связанного, словно подсвинка, Яна бросили на сани и повезли назад. Ехали с ним несколько дней, потому что дороги засыпало, и для господских это было поводом в свое село не спешить. Как-то раз его оставили связанного, а сами отправились в корчму пить. Всегда, когда его оставляли связанным на санях на постоях, местные люди глядели на него в молчании, со страхом в глазах, и более всего поражала их мысль, что нечто подобное может случиться и с ними самими. Потому что мужик, который сбегает повторно и которому удается добраться так далеко – уже мертв. Когда он просил попить, люди страшились ему помочь. В конце концов, какие-то пьяные купцы, скорее ради смеха, чем ради желания помочь ближнему, освободили его от пут ночью, под корчмой, когда господские палачи упились до бессознательности. Только у него совершенно нее было сил бежать. Господские подручные схватили Яна и еще одно беглеца, и по пьянке избили так сильно, что те потеряли сознание. Из страха перед хозяйским гневом, думая, что те уже мертвы, палачи оставили их в дубовой роще и забросали снегом, чтобы грех их не вышел наружу. Второй беглец вскоре умер. Там же Ян лежал лицом к земле, и там же, каким-то чудом, его обнаружили проезжавшие на нескольких повозках евреи.