2. Мессия бы истинным Богом, имя которого было Адонай, тот взял тело наше и в нем
принял мучения ради нашего искупления и спасения.
3. С приходом истинного Мессии жертвы и церемонии утратили значение и прекратились.
4. Каждый человек обязан быть послушен законам Мессии, ибо в нем спасение.
5. Крест Святой – это выражении Пресвятой Троицы и печать Мессии.
6. К вере Мессии Царя никто не может прийти иначе, как только через крещение.
Когда на голосование выдвигают первые шесть тезисов, Крыса противится крещению, но, видя поднятые руки, он понимает, что ничего уже сделать нельзя. Он резко машет рукой и сидит, спустив голову, упирая локти в колени, глядит в пол, на котором комки грязи, занесенные на обуви в помещение, неохотно впитываются в опилки.
- Опомнитесь! Вы делаете громадную ошибку.
Несмотря на уродливое лицо, Крыса хороший оратор, и в этом качестве раскрывает перед собравшимися видение настолько неприятное, что народ начинает склоняться в его сторону. В его устах их будущее постепенно и неизменно будет походить на жизнь крестьянина. Этот аргумент начинает действовать после полудня, когда все уже поели, и разогревшиеся тела делаются тяжелыми, к тому же сумерки, что западают за маленькими окошечками, имеют стальной оттенок, будто лезвие ножа; кажется, что они будут длиться бесконечно.
Крысе удается записать условия принятия крещения в нескольких предложениях.
Что крещение не произойдет до Богоявления122 1760 года. Их не станут заставлять брить бороды и срезать пейсы. Они могут пользоваться двойными именами – христианскими и еврейскими. Они станут носить еврейскую одежду. Они могут жениться только лишь между собой. Что их не станут заставлять есть свинину. Помимо воскресенья они будут иметь возможность праздновать шаббат. И что сохранят свои иудейские писания, в особенности – Зоар.
Это их успокаивает. Крысу уже не слушают. Тем более, что приезжает старый Шор с Ханой.
Шор волочит ногами, Хая его ведет, и хотя на не уже не видно никаких внешних ран, можно почувствовать, что мужчина пережил какую-то травму. Он ничем не походит на того румяного старца, которым был всего год назад. И, собственно, непонятно, откуда возникает эта новая проблема, связана ли она с прибытием Элиши и Хаи, или же она торчала здесь все время, недосказанная, самая последняя в очередности. Интересно, что сейчас даже сложно установить, кто первый сформулировал эту идею про окочательную расправу с врагами. Говоря "враг", все имеют в виду Рапапорта, Менделя, Шмулевича и всех раввинов: сатановских, язловецких, могилевских; а так же их жен, которые плюют на отщепенцев на улице и бросают камнями в их женщин.
Этот враг прекрасно известен, он даже близок, по причине чего становится еще большим врагом. А хорошо зная врага, ты знаешь, куда нанести раны, во что ударить. Хотя и тебе самому может сделаться больно. В подобном сражении с близким врагом имеется некое странное, извращенное удовольствие, ведь это словно бы бил себя самого, одновременно уворачиваясь перед ударами. Во всяком случае, когда появляется эта задумка (неизвестно, в чьей голове рожденная), делается тихо, и все обдумывают ее в молчании. Неизвестно, что сказать. Речь идет о том, чтобы дописать к прошению седьмой пункт:
Талмуд учит, что нужна христианская кровь, а кто верит в Талмуд, обязан ее требовать.
- Ничего подобного в Писаниях нет, - мрачно говорит Нахман.
- В Писании есмть все, - отвечает ему Яаков.
Прошение подписывают молча. Свои подписи ставят и совершенно новые люди: Арон бен Шмуль из Черновцов, и Майер бен Давид из Сегерта, который здесь со всей семьей, и Мошко бен Якоб из Бухареста, и Анчель, который так нервно хихикал. Прошение завезет Моливда, а если архиепископ согласится, тогда к нему отправится официальная делегация.
Под конец, уже после подписания, Нахман сует свои три гроша и убеждает Моливду, чтобы тот своим красивым, с загогулинами и завитушками почерком дописал только одно предложение:
Мы сами ожидаем того дня, как давно желанной воды, когда священный "алеф", до сих пор
искривленный, выпрямится и все четыре стороны света объединит и благословит
В последнюю ночь к Моливде приходит девушка, которая ему понравилась, Танна. На короткий миг он думает, будто бы это Хана, можно сказать, что она удивительно похожа – такие же широкие бедра и плоский живот. Она несколько робеет, он тоже. Делает ей место возле себя, она кладется тихонечко, с ладонями возле лица. Он начинает гладить ее спину – а та, ну просто шелк.
- У тебя уже есть нареченный? – спрашивает Моливда по-турецки, потому что Танна похожа на валашку.