Книжечка
Младший брат мой, Пашка, был в детстве человеком кургузеньким, запуганным и малоразумным, но при этом весьма себе на уме и хитёр как сорок тысяч енотов. Оно и понятно, что среднестатистический простодырый деревенский паренек тайные общества вроде АУНа или ЛИМОНа не только никогда создавать не станет, но даже и не додумается до такого. Хитромудрый Пашка же додумался. Впрочем, сейчас речь не о тайных обществах деревенского разлива. Мы с ним на момент описываемых событий были, практически, предоставлены сами себе. Мать пропадала то на работе, то в самодеятельном театре, ею же самой при сельском клубе и организованном, то в зарождающейся секте «Дети Васямали».
Отец же, бережно выпестовывая свою вызревающую как чирей нравственную убогость: он то ублажал чрево в столовой, утробно поглощая состряпанные бывшей любовницей - поварихой Валентиной блюда; то нежил ненасытный приап в поездках на расположенный в областном центре автозавод. Таким образом, до детей, то есть до нас, никому дела не было. И, слава Богу, потому что когда про нас все-таки вспоминали и брались воспитывать, интенсивно пытаясь наверстать упущенное время, то ничем хорошим эти педагогические порывы обычно не заканчивались.
Еще у нас была сестра двоюродная, Лариска. Дочка старшей сестра отца, тети Нины. В то время, до судьбоносного явления в нашей тихой жизни ничтожной мачехи и ее, люто алчных до наживы родственников, Лариска лето проводила у нас. Так и мамаша ее могла расслабиться, насколько это позволяла обстановка коммунальной квартиры в общежитии карандашной фабрики и Лариска получала необходимую дозу витамина Е из солнечных лучей и прочих витаминов здоровой деревенской пищи. Хотя семья наша в глазах окружающих казалась крепкой и зажиточной, но я с детства знал и терпел нужду. Впрочем, дальнейшие события показали, что вся эта семейная крепость и зажиточность были лишь ловкой оптической иллюзией, созданной нашими родителями в умах недалеких людей. Своеобразный колосс на глиняных ногах.
Отец был человеком ленивым, как выхолощенный мерин, но при этом весьма напыщенным и заумным. Как говаривали про него в районе: «За мудрость Бог лба прибавил», имея в виду стремительную инфляцию его волосяного покрова. Говоря проще, плешь, появившаяся у него сразу после возвращения из рядов славной Советской армии, прогрессировала прямо на глазах, грозя стать полноправной апоплексой сиречь лысиной. При этом он был матерый краснобай, любил поумствовать, поговорить о «ведущей роли партии», цитировал по памяти труды В.И. Ленина, которые конспектировал в армии, и щеголял при случае и без оного парой-тройкой латинских слов, типа «эскулап» или «пендераклия». Простодушные люди принимали его прямо таки за «светоч мысли». Опять же, к лысым, на фоне тогдашнего пантеона руководства страны и коммунистической партии, в простом народе было полутрепетное отношение.
В общем, мизансцена вам понятна, фигуры предстоящей партии расставлены на жизненной доске. Лето. Вечер.
– Не шумите тут без меня, - мать, прихватив магнитофон, запас аудиокассет и пакет со свежеиспеченными пирожками с начинкой из крапивы и вареных яиц опять куда-то ушла. – Батя как приедет, так ужинайте. Меня не ждите. Картошка в кастрюле на плите, молоко в холодильнике.
Из очередной секс-поездки в город, полупьяный и довольный, как покрывший целое стадо полосатый слон, папаня привез высокорослую белокурую племянницу.
– Мать где?
– Ушла куда-то.
– Вот же шишига! А поесть хоть оставила чего?
– Картошка на плите, молоко в холодильнике.
– Ешьте без меня, - он брезгливо выпростал из холодильника трехлитровую банку с молоком и гулко присосался к ней.
Мы с Пашкой завороженно следили, как молоко белой струей исчезает в этой бездонной пасти.
– Хм, странно, вроде как с кислинкой было, - отец поставил пустую банку на стол. – Помыть не забудьте, а то маманя нудеть будет.
– Развлекайте сестричку, - сдав ее нам с Пашкой с рук на руки, по обыкновению что-то бормоча себе под нос, он грузно потопал в спальню, гулко шлепая босыми пятками как матерый перепоночник. – Ларис, помни, мы никуда не заезжали. А я спать пошел. Устал.
Там, за оружейным сейфом, у него был тайник с эротическими газетами и журналами, и когда матери не было дома, то он закрывался в спальне и читал. Наивный, он думал, что про тайник никто не знает. Как бы не так! Часть этой греховной печатной продукции ловкий проныра Пашка позднее выгодно сбыл сексуально озабоченным сверстникам.
Мы же, втроем с Лариской уселись за обеденный стол в прихожей вечерять, чем Бог послал. Так как пирожки уже ушли к какой-то незнакомой нам бабушке, то пришлось ограничиться вареной картошкой, зеленым луком и солью, потому что больше ничего съедобного у нас не было.
– А я вам гостинец из города привезла, - Лариска достала средних размеров кусок прошлогоднего сала.
Тетя Нина воровала это сало у матери, бабушки Дуни, а потом зачем-то отваривала в луковой шелухе до покраснения и обильно посыпала толченым чесноком и молотым черным перцем, который еще за несколько лет до этого, до рождения Пашки, в изобилии наворовал из колхозной столовой деревни Пеклихлебы где служил помощником агронома, наш хозяйственный папенька. Сало получалось крайне жирным и приторным на вкус, но для детей, вскормленных по большей части картошкой и черным перцем, и такое сало было редким деликатесом.
За ужином Лариска, в процессе непринужденного разговора, делясь городскими событиями, ненароком достала из сумочки синюю записную книжечку. Надо заметить, что будучи, в целом, игрушками не избалованным, братец мой имел пунктик на блокнотах и записных книжках. Так как ни папа-старый скряга, ни набитая различными предрассудками мать, ежедневников и блокнотов ему не покупали и не дарили, то начинающий эпистолярий воровал их везде, где только мог.
Он исподлобья, чтобы скрыть внезапно загоревшиеся глаза, наблюдал за потенциальной добычей. Подзуживаемый бесом жадности и корыстолюбия щербатый шельмец решил завладеть вожделенным средством фиксации своих мыслей, ну или что он там фиксировал. Понятно, что на прямой разбой ввиду того, что значительно уступал сестре в возрастной и весовой категории, он решиться не мог. Грабеж, то есть открытое завладение чужим имуществом, отпадал по этой же причине. Кража, сиречь тайное хищение, хотя и была близка натуре этого шкодливого ребенка, тоже отпадала, так как Лариска была не лыком шита и впитала привычки и традиции нашего семейства с молоком матери, поэтому держалась с нами настороженно. Рассматривая лежащую на столе прелесть в синем кожаном переплете, и, не забывая при этом жадно поглощать сало, пугливо косясь в сторону родительской спальни, откуда мог выйти отец и отнять жирный гостинец, Пашка начал вынашивать коварный план завладения ею.
Не знаю, какие мысли густым ведьминым варевом кипели в бушующем мозгу этого шалопая, но, к тому времени как домой вернулась, потрясающая магнитофоном и напевающая во весь голос хаотичное попурри из модных песен, мать, он нашел решение. Как это ни странно, он решил прибегнуть к проверенному средству – шантажу. Оставалось подловить сестру на каком-нибудь неблаговидном поступке и выманить в качестве награды за молчание вожделенную разлинованную мелочь. Учитывая раздражительный характер и обостренную мнительность матери, повод должен был подвернуться очень скоро. Но молодой пессимист, чей рассудок помутился от алчности, решил ускорить естественное развитие событий.
– Привет Лариса! – обрадовалась мать. – А батя где? – обратила она свой пронзительный, как визг циркулярной пилы по вбитому в доску гвоздю, взор на нас.