Девушка отшатнулась, завалилась на землю, испуганно посмотрела на возвышающегося над ней человека. Попыталась отползти, но замешкалась из–за боли в перевязанной ноге — напавший на клетку мутант успел задеть когтями.
Скала выставил руки в миролюбивом жесте, что–то сказал, показал в сторону отряда, но эффекта не добился — рыжая смотрела испуганно и зло, сжавшись от страха в тугую пружину. Рейдер не стал церемониться. Наклонился, поднял на руки невесомое для его габаритов тело, и перенес на заднее сиденье отрядного «Тигра».
За два последующих дня рыжая так и не сказала ни слова. Шла, когда ее поднимали и куда–то вели. Садилась в автомобиль и выходила. Ела, потому что говорили, что надо есть, ложилась спать там, где укладывали спальник, сворачивалась клубком и не шевелилась, казалось, до рассвета.
Одно успокаивало. Глаза рыжей не были настолько пустыми, чтобы посчитать ее навсегда потерявшейся в глубинах бьющегося от ужаса подсознания. Во взгляде играли и эмоции, и интерес, но так глубоко, что их отблески лишь иногда были заметны окружающим. Девушка не верила, или не хотела, или не могла поверить этим странным людям, а потому двигалась послушной куклой. И все время молчала.
Ни имени, ни прозвища ее не знал никто, и на второй день Кумник по праву старшинства взял на себя обряд крещения.
— Огонек?
Никто не одобрил новое имя, хотя отмытые темно–рыжие волосы на солнце горели как пламя.
— Персиком назови. Вкусно и сочно, — вставил Ерш, — Ну, правда, ведь! Ай, какой персик, а?
— Лиса? Золотко? Рыжик? Лучик? — варианты сыпались как горошины, но ни один к девушке не приклеивался, но ни одно прозвище к девушке не приклеивалось.
— Ярой можно, — осторожно вставил Кнут, пока еще робеющий вступать в разговор на равных.
Предложение потонуло в общем гвалте, но девушка, привычно зажатая в обществе шестерых мужчин, пусть один бывший священник, а второй — вчерашний подросток, впервые заинтересованно повернулась и бросила на юношу взгляд, в котором было что–то кроме страха.
Кумник поймал момент и тут же вынес вердикт.
— Будет Ярой.
Получив новое имя, рыжая стала вести себя чуть увереннее, перестала шарахаться от любого звука, без страха позволяла к себе прикасаться, когда нужна была помощь и на третий день по собственной инициативе приготовила завтрак на всю компанию. Благо, нога заживала так же быстро, как и лицо Ворота.
Скала носился с девушкой как курица с яйцом. Подставлял локоть для опоры, подносил еду и вещи, пока нога не зажила настолько, что Яра сама начала сносно передвигаться, и пытался ее разговорить. Делалось это без показной навязчивости, словно случайно. Но каждый раз, когда рыжей нужно было залезть в автомобиль, выйти из него или на что–то опереться — Скала всегда оказывался чуть ближе, чем остальные. Тем более, что эти самые остальные не пытались опередить, заключив между собой негласный договор относиться к неожиданной симпатии заместителя командира как к чему–то само собой разумеющемуся.
Девушка поначалу чуралась внимания, но постепенно привыкла к опеке, благодарно кивала, и однажды Кнут заметил, как Яра осторожно, исподтишка посмотрела в сторону Скалы тем самым взглядом, который бы хотел ощутить на себе любой мужчина — со смесью робости, удовольствия и затаенной гордости. Правда, ни одного слова так и не произнесла. То ли не хотела, то ли не могла. Добиться правды так никто и не смог. Всем было известно, что раньше Яра говорила. А теперь молчала и на любые попытки выяснить, почему — просто отворачивалась.
Выйдя из торгового центра, четверка мародеров быстрым шагом пересекла широкую парковку и взяла курс на укрепленный пункт, где расположилась на ночевку оставшаяся часть отряда. Гипермаркет стоял у границы кластера, и сразу с ровного как зеркало асфальта рейдеры вышли на летнее душистое разнотравье березового бора. Шли по прямой как стрела опушке, разгоняя берцами кузнечиков и россыпи мелких летающих букашек, вдыхали пахнущий душистым медом воздух, искали грибы между ближайших березок, не забывая при этом каждый контролировать свой сектор обзора — выискивая мутантов, технику или человеческих фигуры.
По левую руку раскинулось широкое пшеничное поле. Такое Кнут видел впервые. Без частых лесополос, как у него в поселке, без проплешин зачем–то оставленных деревьев, рытвин от оврагов, без взбиравшихся по склонам невысоких холмов перелесков и бесконечных разбегавшихся в разные стороны линий электропередач. Только одно большое слегка волнующееся на ветру золотое покрывало, укрывающее землю вплоть до горизонта.