Зверь поднял глаза на хозяина, осклабился в довольной улыбке. Раньше он так не улыбался. И вот, поди ж ты. Позволил куску мяса выпасть изо рта, так сильно хотел передать хозяину свою благодарность. Сверкнул глазами, булькнул чем–то в пасти, сглотнул и вцепился в уже оторванную руку, жуя и втягивая ее как толстую макаронину. Рвалась кожа, хрустели кости, а Седой стоял, не в силах пошевелиться. И только когда Комендант потащил тело Мелкой с дивана, чтобы удобнее было отрывать новые куски, волна адреналина наконец–то разогнала ледяной ужас.
Задержал дыхание, чтобы перестали дрожать руки, достал пистолет, встал напротив, ровно. Торопиться теперь некуда. Есть время и подумать, и прицелиться. Что сделает мутант, если погонщик начнет его убивать? Уже не важно.
Пули вспарывали морду, врезались в горло, разбивали в цепки зубы, застревали в костях, рикошетили от толстого лба, а мутант все не падал. Отшатывался, ревел, как разъяренный медведь, но каждый раз ловил равновесие и продолжал стоять, глядя хозяину прямо в лицо. Глазные яблоки взорвались и вытекли, но зверь не отворачивался, как будто, чтобы видеть человека, зрение ему были совсем не нужно.
Только после второй обоймы Седой понял, что ни одна пуля так и не вошла в мозг мутанта. И тот, хоть и потерял бездну крови, но все еще жив. Откормил урода на свою голову. Теперь хрен убьешь.
Взял автомат и, не думая, просто чтобы что–то делать, высадил полный магазин в грудь Коменданта, по большей части промахиваясь из–за отдачи, дрожащих рук и застилающего глаза гнева. Зверь наконец–то упал, откинулся на спину, как живой манекен из мяса и костей. Рухнул и застыл, выстреливая при дыхании из ран на груди небольшие фонтанчики крови. Даже агонии не было, и вовсе не из–за ранений. Просто не было команды от хозяина — биться в агонии, и Комендант не бился.
Седой полностью отключился от сознания зверя, впервые с момента взятия его под контроль в бункере, и мутант заколотился, заскрежетал когтями по стене, сдирая краску, оставляя на штукатурке глубокие царапины. Ноги задрожали мелкими судорогами, голова несколько раз ударилась о пол, и Комендант, наконец, затих.
— Ублюдок, — зло, сплевывая сквозь губы презрение и ненависть, выругался Седой, перезарядил оружие, добить, но взгляд скользнул по истерзанному телу Мелкой, и пальцы разжались, роняя оружие.
Комната крутнулась перед глазами и инженер, чтобы устоять, схватился на спинку кресла, с трудом усадил себя, сдавил виски, потер глаза, подавляя приступ головокружения.
Все как в бункере. Он снова там, рядом с обезглавленным трупом друга, залитый его кровью. Все вокруг красно–бурое. Стены, пол, пелена перед глазами. Все вокруг мертвы. Друзья, знакомые и просто посторонние люди. И нет среди торжества смерти места живому человеку.
Зачем он убил Коменданта? Это его мир. Его Добыча. Его мясо. Скорее нужно было застрелиться самому. Перестать делать вид, что все в порядке, и можно вот так запросто встать и пойти вперед, в поисках новых людей.
Стоит ли ради этого жить?
Вот она, Мелкая, лежит на диване. Вчера живая, милая, верившая в Седого. Сегодня — кусок недоеденного мяса.
Будь она мертва, но цела, имей Седой возможность подойти, сомкнуть ей глаза, прижаться щекой к волосам, попрощаться и, тем самым, смириться, наверное, было бы легче. Но этот кусок плоти уже не был человеком, которому можно отдать дань уважения и памяти.
Мутант поступил с девушкой так же, как «новый мир» со «старым» — убил и сожрал, не оставив места для добрых воспоминаний.
Седой все же постарался затолкать эмоции глубоко внутрь, подумать о том, что стоило бы похоронить останки и даже взять что–то на память, какую–нибудь мелочь, но перед глазами упрямо вставала живая Мелкая.
Добродушно и доверчиво она смотрела ему в глаза:
— Ты же меня не будешь насиловать, да?
Жаловалась:
— Я не хотела. Совсем. Но меня не били, не унижали. В какой–то момент стало даже немного приятно.
С затаенной гордостью хвалилась:
— Мы наделали шуму. Интервью успели дать журналистам.
Вот она умиротворенно, закутываясь в плед, ложилась спать, уверенная, что рядом с Седым ей ничего не угрожает. Ни насильники, ни монстры, ни сам добродушный инженер. Уверенная, она доверилась ему и погибла.
В груди нарастала боль, разгораясь из тлеющего уголька во все пожирающий пожар. Седой знал, что такое — когда физически больно от чувств, но еще никогда не испытывал такого сильного страдания. Эмоции вышли из–под контроля, бушевали тайфуном, всплескивались протуберанцами, зацикливали мысли на самых тяжелых воспоминаниях.