— Родичи? — спросил Еремей, уже понимая, что их нет или с ними неладно, раз Балашёв приехал в Москву искать службу.
— Знакомцы сказали, что моя мать и жёнка помыкались с дочерьми, да вскоре пропали бесследно.
— Хочешь, я у соседа твово спрошу, что сталося с твоей семьей? — грозно супя брови, спросил боярин.
Дуня бросила быстрый взгляд на деда, понимая, что тот предлагает не узнать, что сталось с родными Балашёва, а спросить с соседа за его родных.
— Благодарствую, я сам… расспросил, — криво усмехнувшись, ответил воин.
— Хм… — Еремей какое-то время стоял, насупив брови. — Получается, что один ты, как перст?
— Видимо, так, — с горечью подтвердил он.
— Ну что ж, раз приехал службу искать, а не в монастырь подался, то надежду какую имеешь и ради неё живёшь.
Лицо Балашёва стало задумчивым, словно боярин подтвердил какие-то думки в голове много пережившего воина, но следующие слова удивили Евдокию и Еремея.
— Я ещё в плену, когда увидел боярина Вячеслава, то подумал, что не забыл обо мне бог. Боярин выкупал молодых, и я не надеялся, не просил его выкупить меня, но он почему-то не обошёл меня стороной. А когда выжил по пути на Русь, то уверился в божьем предначертании.
Евдокия мысленно скривилась, подумав, что столкнулась с фанатиком. Ей уже встречались упертые приверженцы каких-либо идей и с ними всегда было трудно.
— Много молодых и крепких мужей померло по пути домой от холода, — продолжал свой рассказ Балашев, — от ран на ногах, от голода, а я не берег себя, но всего лишь высох, да живучее стал. Я подумал было, что бог ведёт меня к моей семье, что их молитвы за меня услышаны им, что мать, жена и дети ждут меня… но оказалось, я вернулся ради мести.
— Ради свершения мести бог никого не хранит, — осуждающе покачав головой, заметила Евдокия.
— Может, и так, — согласился с ней воин, и боярышне показалось, что он даже рад, что она так считает.
— Может, ради сегодняшнего дня он меня сохранил, — неожиданно предположил Кузьма, прервав возникшую паузу.
Пока Евдокия говорила с Балашёвым, Еремей Профыч думал, как и чем отблагодарить его.
— Кузьма, — обратился он к служивому, — ты у кого остановился?
— На окраине на постой попросился.
— Ну что ж, у нас поживешь, а я тебе сам службу присмотрю.
Евдокия согласно кивнула, поскольку дед как раз занимался учётом служилых. Балашёв поклонился, принимая приглашение и заботу, и все наконец-то отправились к дому.
По дороге домой Гришаня бросал ревнивые взгляды на служивого, сумевшего вовремя прийти на помощь боярышне, а тот в изумлении распахнул глаза, увидев новую слободку и дом, в который его привели. Разговоров о произошедшем хватило на весь день. Евдокия не заметила, как, рассказывая о случившемся, избавилась от испуга, а утром отец Дуни неожиданно высказался:
— Засиделся Гришка в Дуняшкиных сторожах. Жёнка у него будущих лекарей учит разминать тела и изгонять хворь при помощи жара. Известность и уважение имеет. Олежку наш Фёдор хвалит, прочит управляющим за место себя.
— И чего же ты придумал? — подозрительно спросил Еремей Профыч.
— Дуняша когда-то собиралась перевести Григория в боярские дети.
За столом воцарилось молчание.
— Так не пора ли? — спросил Вячеслав. — Он воспитал достойных воев и нам убытка не станет. Дочка часто пеняет нам за то, что нет роста в должностях, вот и повысим…
— Славка, ты никак головой ударился? — закипятился Еремей. — Какие боярские дети? На какие земли ты их посадишь?
— Отец, я говорю только о Григории. Твой Прохор никуда от тебя не уйдет, он одиночка и мы все его семья. А Гришаня…
Еремей фыркнул, услышав из уст сына ласковое Гришаня.
— …посадим его там, где по царскому указу основано кирпичное дело, — не обращая внимания на отца, закончил Вячеслав. — Дадим ему пару домов в собственность и службу сторожевую назначим. Я тебе говорил, что люди там охотно селятся, а защиты нет. Не ровен час, беда случится.
— Так ты его одного посадить на землю хочешь?
— Почему же, можем вместе с ним отпустить одного воя по его выбору.
— А Олежку? — с тревогой спросил Дунин брат.
— И твоему дружку придется уехать. Он поможет отцу основать хозяйство и переймёт у меня бразды правления кирпичным делом. Царь рано или поздно призовёт меня на службу, а нашей Дуняшке не разорваться. У неё и без той земли полно дел!
— Не отдам Олежку! — подскочил боярич. — Он мой!